лишь в самые скверные дни. Не говоря о прочих вещах, теперь его кожа заживает гораздо медленней.
Он оглядел стены своего дома, едва ли не каждый дюйм которых покрывали картины в рамах и наброски. Каждая рассказывала свою историю. Он забывал о времени, часами рассматривая их, и мысленно возвращался к разговорам с художниками за графином вина, когда они обменивались друг с другом вдохновением и мнениями. Он мог припомнить, как пришла сюда каждая из картин: подарок на день рождения, благодарность за неиссякаемое гостеприимство Мэри или приобретенная после закрытого показа картина, особенно восхитившая его. Имело значение даже их расположение на стене. Иные в хронологическом порядке, а другие были развешаны по темам: красивые женщины, лондонские достопримечательности, необычные ракурсы или специфическое использование света и тени. Разве мог он куда-то их переместить? Где еще могли бы висеть эти картины?
Было почти пять часов вечера. Джулиан достал бутылку «Бейлиса» и отлил немного в серебряную фляжку. После чего влез в пальто и, убедившись, что разгневанных соседей поблизости не видно, отправился на кладбище.
Еще издали Джулиан заметил, что с могилой Адмирала что-то не так, и, подойдя ближе, разглядел очередное письмо – черные строчки на белой бумаге. Неужели соседи повсюду оставляют для него записки? Ходят они за ним следом, что ли? Он почувствовал, как в нем нарастает раздражение. Это уже похоже на преследование.
Подойдя ближе, он понял, что это вовсе не послание от соседей, а рекламное объявление. Он видел его раньше, этим утром. Тогда он не придал этому значения, но теперь стало ясно, что объявление составлено специально для него.
Моника
К субботе Моника почти разуверилась в своем блестящем плане. Уже несколько дней объявление висело на окне кафе, а Джулиан так и не показывался. Между тем ей пришлось вежливо отказать целой куче претендентов на роль учителя рисования, прикрываясь совершенно нелепыми отговорками. Кто же знал, что так много местных художников ищут работу? К тому же она, как бывший юрист, мучительно сознавала, что нарушает трудовое законодательство, хотя какая-то ее часть испытывала удовольствие оттого, что впервые в жизни она поступает не совсем по правилам.
Другая проблема состояла в том, что всякий раз, как в кафе входил новый посетитель, Моника задавалась вопросом, а не этот ли человек нашел тетрадь, оставленную ею на пустом столе в винном баре, и прочитал постыдные и бессвязные излияния отчаявшейся старой девы. Уф! О чем она только думала? Вот если бы стереть эти страницы, как неудачный пост в Facebook. С откровенностью она явно перестаралась.
К стойке подошла женщина с крошечным ребенком на руках, не старше трех месяцев. На ней было прелестное старомодное платье с оборками и кардиган. Младенец уставился на Монику большими голубыми глазами, будто совсем недавно научился фокусировать взгляд. Моника почувствовала, как у нее сводит живот. Она молча произнесла свою мантру: «Я сильная, независимая