опять не глядя, показал ему кулак – не богохульствуй, а потом указал кистью на церковь, внушительно и кратко пояснив:
– Красота.
– Ну, это не в тему, – возразил Илья. – Хотя и до вас эти понятия смешивали, и вы их смешиваете. Выходит, нужен красивый повод, чтобы стоить красивые здания? А для себя абы как, сараи сойдут? – Он ткнул пальцем в убогонькие крыши. И тут же примирительно: – Ладно, не сердитесь. Не слушайте, работайте себе, а то ходят всякие, настрой сбивают… А все- таки, хотите или нет, картина ваша будит еретические мысли. И сиростью-убогостью вы никогда меня не умилите! Я, когда на это золото смотрю, всегда невольно пояса представляю – которыми голодные животы потуже затягивали, и себе, и детям вот таким же. – Он кивнул на Аниного сына, потом подмигнул: – Эй, Егор, бежим наперегонки до ворот!
– Мальчишка, – так же внушительно заключил Арсений Филиппыч, глядя им вслед. – Не берите в голову, Анечка, это он перед вами шута разыгрывал. А ведь дельный парень, сам Тишин хвалит его.
Илья Плотников не был студентом. Хотя в свои двадцать шесть выглядел по-мальчишески – улыбчивый, общительный, подвижный. Аня удивилась, узнав, что они ровесники, а значит, часть жизни прошли параллельно: переходили в школе из класса в класс, потом, все еще не зная друг друга, с курса на курс, она – на истории искусств, он – у себя в Строгановском. Какие-то америки могли открывать одновременно, какие-то велосипеды изобретать, ходить по одним и тем же выставкам, смотреть те же фильмы. Не случайно же сейчас, при виде картины Калинникова, их мысли почти совпали.
А дальше сравнения были уже невозможны: Аня казалась сама себе значительно старше, на целую человеческую жизнь – на жизнь Егора. И была она всего-навсего мурашовской тенью, в то время как Плотников уже состоялся в профессии и о нем с уважением отзывались все начиная с Ларисы Ивановны. Сам Тишин, признанный реставратор по станковой живописи, глава их музейной мастерской и редкий молчун, сказал о нем: «любит работать» – что было высшей похвалой.
Илья и Егор добежали до ворот и ждали Аню, сидя на пушках. Кстати, с Ильей сын здоровался с удовольствием, не то что с каргой-соседкой. Каждое утро. Потому что последнее время каждое утро Илья попадался навстречу тут, у ворот.
Молотки на шатре Благовещенской церкви продолжали дружно звенеть. И Очарованный Странник, удовлетворившись тем, как солнце весело пляшет в нарисованном куполе, смело прибавил колокол в свою композицию.
А Аня, почему-то сдвинув брови, поспешила к усадьбе.
В усадьбе
Илья постоянно попадался на глаза. То у входа в барский дом – он что-то делал с перекосившейся дверью, на которую уже давно жаловалась старушка-смотрительница, и, заметив Аню, пояснил:
– Я же все-таки Плотников. Сейчас попробую извлечь генетически заложенные умения предков.
То в выставочном корпусе, когда она сдавала свою группу Мурашовой, – по любимым «Современникам» та водила публику сама. Аня застала Ларису Ивановну взбудораженной – очевидно,