подошел к ним и пригласил в столовую.
– Раз уж так вышло… – Катенька отвернулась от зеркала, – нам бы еще постираться, Владимир…
– No problems! Стиралка в вашем распоряжении, – улыбнулся тот.
Катенька тоже улыбнулась и заговорила на английском, из чего до Кошкина дошел лишь вопрос, говорит ли он по-английски. Остальное осталось за кадром.
– Вообще-то я говорю на немецком. И то со словарем… Теперь это не так важно – любой андроид сойдет за переводчика.
– Она такая, – подтвердил Федор Ильич. – Она у нас полиглот. По радио научилась…
Кошкин потоптался на месте. Как ни крути, языкознание прошло стороной от него.
– У меня там вода кипит, – вспомнил он. – Как вы насчет пельменей?
– Это можно… – Федор Ильич посмотрел в сторону дочери. – Вещички бы только определить.
– Это мы сейчас, – оживился Кошкин. – Дайте их мне.
Забрав у гостя сверток, он ринулся в боковую комнату.
– Я сама! – Катенька вскочила и кинулась за ним, словно чего-то вдруг испугавшись. В тесной комнатке они едва не столкнулись. Девушка выхватила из рук Кошкина сверток и, снова сказав: «Я сама», тихонько толкнула плечом помощника к выходу.
Определившись со стиркой, они втроем сели к столу. Катенька, несмотря на уговоры, виски либо водку пить отказалась.
– На ночь глядя, извините, не пью…
– Она не будет, – подтвердил отец. – А я выпью… За знакомство…
Выпив и слегка закусив, они снова разговорились. Федор Ильич от выпитого расслабился и стал рассказывать про то, как с женой оказался в безлюдном лесу, как не на что было жить…
Катенька больше молчала и лишь иногда поправляла отцовский рассказ.
– Это по первости, – продолжал Федор Ильич. – А потом мы освоились. У нас достаточно средств – вплоть до связи и телевидения. Короче, был такой узел в лесу, в гористой местности… Я сам его строил, когда служил… Потом эти пришли… Безмозглые… И началась канитель. Представь, мне говорят, что меня нет, что никто мне теперь не обязан…
– Это точно, – усмехнулась Катенька. Как в песне: «Пятьсот километров тайга – живут там лишь дикие звери…»
– Действительно…
Федор Ильич с жалостью посмотрел в ее сторону.
– Прости меня, доченька. Прости, если сможешь.
– Папа…
– Это я затащил тебя в лес.
– Папа! – воскликнула Катенька. – Я родилась там! Никто меня не затаскивал!
– И то верно. Прости…
Кошкин потянулся к бутылке виски, однако Федор Ильич прикрыл свою стопку ладонью.
– На этом спасибо, Владимир, – сказал он, – нам добираться с утра.
Пельмени были съедены. Оставалось одно – спать. Поднявшись из-за стола, Кошкин повел гостей к месту ночевки. Дверь его спальни была открыта. Машка сидела в кресле, склонив голову набок.
– Ступай на кухню, приберись, – велел Кошкин, однако та даже не шевельнулась. – Ну, погоди у меня, – угрожающе произнес Кошкин, закрывая