реальности все, конечно, оказалось не так, как она себе представляла. А, кстати, как она представляла? Что вот она придет в класс и увидит ищущих смыслов, жадных до знаний, юных людей? Да-да, примерно так… А она будет жечь глаголом их сердца, учить их читать и любить книги.
Она возненавидела свою работу через месяц, поняв, что ее рассказы ученикам не интересны, что дети сейчас вообще мало интересуются литературой, и им не нужно то, что она хотела бы и может им дать. Они ее не особенно и слушали. Разве что смешной мальчик с оттопыренными ушами с задней парты, Петя Смирнов из девятого «а», иногда задавал ей парадоксальные и совсем не детские вопросы. Несколько раз она даже подумывала об увольнении, но считая это слабостью – и двух месяцев в школе не выдержала! отсекала эти мысли, и продолжала работать, возможно, из какого-то внутреннего упрямства; она уговаривала себя продержаться хотя бы до конца учебного года, и по-прежнему готовилась к каждому уроку, как к важному экзамену.
Зима засыпала сонный город снегом. На смену январю заступил столь же снежный, холодный февраль. И хотя этой зимой в жизни Татьяны было много «метели» («метелью» она называла собственные неприятности: сложности в школе, физическую усталость от работы, отчуждение мужа), все-таки теперь в ее жизни была какая-то наполненность и смысл; и было нечто, что поддерживало ее – письма незнакомца.
Павел, конечно, думал о возможности встречи с незнакомкой в реальной жизни, но пока не решался ей это предложить. Ему и хотелось увидеть ее, и в то же время было страшно разрушить их прекрасную, странную связь грубой материализацией в реальности – вот они увидят друг друга и, однако, что потом? Если она окажется другой?
Между тем, ее письма становились все более доверительными; он уже научился чувствовать ее настроения, читая между строк. Иногда ее письма сочились грустью, и он понимал, как, в сущности, одинока его собеседница. В одном из писем она написала, что ее жизнь похожа на сон, и призналась, что она надеется когда-нибудь проснуться для настоящей жизни. За этими скупыми строчками чувствовалась трагедия ее жизни, и Павлу хотелось как-то помочь ей. С некоторых пор он, памятуя о том, что их знакомство началось с «Сонетов к Орфею», стал называть незнакомку Эвридикой; к тому же ему казалось, что это имя как нельзя лучше подходит той, кто, как она сама признается, ожидает спасения, «пробуждения к жизни». А вскоре он нашел еще одно подтверждение тому, что их история в каком-то смысле напоминает оживший миф об Орфее и его возлюбленной.
Сделав перевод стихотворения Рильке из первой записки незнакомки, Павел всерьез увлекся литературными переводами. Придя к выводу, что хороших переводов Рильке не так много, Павел, за последующие три месяца, перевел многие его стихотворения – хватило бы на небольшую книгу. Несколько своих переводов он показал знакомому редактору крупного издательства, и вскоре Павлу предложили перевести сборник современной немецкой поэзии. Потом поступили заказы из двух журналов на переводы Рильке. Павел был счастлив