наши болячки, всего остального он как бы не замечал, и больничного режима как такового тут не было. Да и зачем он в маленькой платной больнице, где лежат вполне зрелые и соображающие люди?!
К тому же для пития был повод: Федор Савельевич, залечив задницу, ждал, когда за ним приедет невеста и увезет домой. Он и поставил отходную. Коньяк не пил, терпеть не мог: «Уже не перестроюсь, хоть и надо бы для антуража. Вырос ведь на беленькой». Водка была хорошая, «Кремлевская», она-то и развязала мне язык.
– Я никого искать не буду. Кто мне эту кличку дал – узнаю, поговорю с ним. Я тот человек, которого вы ищете, я, понимаете?
– Ты – Гнусавый?
– Покончено с Гнусавым. И вообще со всем покончено. Я тоже начну новую жизнь.
– У тебя, парень, и старой еще за плечами не было.
– Ну да!
– Ладно, это не мое дело. Ты приходишь ко мне? Не обижу, даю слово! У меня знаешь какое слово?! Железо! Мы с тобой, парень, такой сервис организуем! Ну какой только можно! Чего тебе надо для этого?
– Набросать на листке? – Я потянулся к авторучке.
– Нет, по пьянке ничего не надо делать. Запиши лучше мой адрес, телефон и, когда выпишешься – приезжай.
Синяки сходили с лица быстро, Бабашвили накануне мне сказал, что дня через четыре я, если очень того хочу, могу уехать домой.
– Потом приедете, вынем у вас скобочку из скулы, кое-что подшлифуем… Но повторяю, это если вы очень хотите от нас уехать. Я бы не советовал. Побудьте здесь еще недели две до конца лечения.
Меня страшно тяготило безделье, я не привык валяться просто так, даже этот рай мне уже наскучил. Ананасовый сок, персики, иные заморские фрукты, которые я раньше видел лишь на витринах, здесь стояли в каждой палате. Я уже с неприязнью смотрел на них.
– Доверяй, но проверяй, – говорит мне Падунец и вновь разливает по рюмкам. – Чем докажешь, что ты Гнусавый?
– Я не буду этого доказывать. Я тебе лучше докажу, что я – мастер, понимаешь? Мас-тер! Я возьму самую разбитую машину…
Федор Савельевич, прищурив глаз, смотрит на меня, потом поднимает вверх указательный палец:
– Стоп, не продолжай! Я все понял. Ты говоришь… Ты прекрасно говоришь! Я уже верю тебе. Только… Ты прости, ладно? Я слышал, что Гнусавый – у него вид как у… Ну, ненормальный он с виду. А ты – ты симпатичный парень.
– Да забудь ты о Гнусавом! – машу я рукой. – С ним – все. Он начинает тоже новую жизнь. Он сбросил лягушечью кожу и стал… Он стал нормальным.
– Нет, я тебе прибавлю. Я тебе буду платить по максимуму. Ты, парень… Дай я тебя поцелую.
– Ее целуй, – говорю я и киваю на окно.
По аллейке к корпусу плывет зазноба Падунца. Высокая, длинноногая, с яркими губами. Фотомодель, да и только. Хотя не в моем вкусе. Груди почти не просматриваются, не выпячивается и то место, где у Федора Савельевича рос фурункул. Но не огорчать же человека!
– Королева! – ахаю я.
– Иных не держим! – гордо говорит Падунец. – Пойдем познакомлю. И проводишь меня заодно.
У ворот стоит