меня выручил. Тогда я была преисполнена восторгов: боже мой, у меня теперь есть настоящая усадьба! Ароматы сада! Закат над полем! Розы! Шмели! Колодезная вода! А вода в разгаре жары вдруг кончилась. Стою со шлангом, слезы предательски наворачиваются, в колодец вглядываюсь – что-то там блестит как будто, но глубоко-глубоко. Как же теперь? Домой уезжать? На счастье, мимо проходил дядя Коля – под мухой, как всегда, но веселый. Заглянул в колодец, сообразил, в чем дело, поднял насос, размотал своими черными железными пальцами трос, закрепил опять и опустил насос поглубже. «Делов-то!» – И беззубо улыбается, довольный собой. Позвала его на обед, и вот тогда он у меня рябиновую настойку распробовал и оценил. А сегодня вспомнил о ней. Пьющий человек может забыть все что угодно, но места, где есть чем поживиться, запоминает надолго. Так что пришла моя очередь выручать. Впустила его на веранду, налила настойки – о н чуть не заплакал от благодарности. Опохмелился и повеселел. «Ну я пять минут еще и побегу».
– Да сидите, сейчас кофе сварю. Все равно уже не усну. Испугали до смерти.
– Ну прости, я ж помирал уже, а гляжу, у тебя фонарь горит, прямо надежду дает, дай, думаю, постучу. – И смотрит так виновато-смущенно, взглядом провинившегося ребенка. Я давно заметила, что в ужимках старых алкоголиков проглядывает что-то детское.
– Я на ночь оставляю свет. После Москвы непривычно спать в такой кромешной темноте и тишине.
– Ты меня не бойся. Я не всегда был таким запойным. Я раньше просто выпивал, да и все. Выпью немного, да и все, и сплю, а на утро как огурец. Даже не похмелялся. Это я не от хорошей жизни…
Трагедия случилась у меня. Тебе мою историю никто из соседей не рассказывал?
И он поведал мне свою историю. Печальную и странную.
– Жил я с женой, сын у нас тоже, в Москве давно. Волк он – ну, из этих, которые на мотоциклах гоняют. Весь в черной коже ходит, как чертенок. А как уехал в Москву, так домой только на Новый год холодца поесть приезжает и в баню. А мы с женой поросят разводили, она мясо на рынке продавала, так вот нормально жили, да и все. И вот был у нас Боря – поросенок. Не похож на остальных – х удой, смышленый. Я его очень выделял среди других. Эти только жрут, а он все гулять просился, меня как увидит – весь извивается, хрюкает, как собака. Свободы он хотел, любознательный, страшное дело. Ну я его начал дрессировать – у меня же прадед еще до революции в цирке работал. Мне гены передались. Натаскал Бориса на грибы – стал с ним в лес по грибы ходить. Идем по деревне – тогда все местные еще были, дачников мало. Это теперь только летом живут, а тогда еще полная деревня народу. А мы идем, такие вот орлы, да и все, я впереди, и Борька за мной – длинный такой, худой, избыток сил у него был, иной раз как припустит – вприпрыжку, хвост набок, уши прижмет – ну кино и немцы. Все с нами здороваются, улыбаются. А Манька – соседская девчушка – как увидит Борьку – бросается к нему и давай его мусолить, на руки хватает, целует, не может оторваться. Борька поиграет с ней чуток, извернется, вырвется из рук и опять за мной. А пока он с Манькой заигрывает, я в киоск зайду, бутылочку вина