себя скромно: никто на участке не стучал топором, молотком в то время, как соседи вокруг громыхали с утра до вечера, не соблюдая никаких праздников. И вообще любой праздник – повод поработать у себя на даче. А тут машина во дворе, все словно ожили, не ходят, а прыгают, щебечут как сороки, значит, что-то произошло такое, что бывает редко, а то и в первый раз. Ну, дай им бог удачи.
Я взял Соню под руку, но тут и Надя пристроилась с левой стороны.
– И я, ты уж сестричка не обижайся, – я тоже должна насладиться, как мужиком пахнет. Хи-хи.
– А давайте втроем. Правда, вы обе молодухи, а я… стал покрываться белизной, сединой, – произнес я, не реагируя на то, как меня Надя ущипнула.
– Ничего, расшевелим, правда, Сонечка?
– Не трещи, сорока. Я в 21 год была другой, более сосредоточенной, более собранной, не склонной болтать всякие глупости, – выговаривала Соня в адрес сестрички, чтобы ей насолить как можно больше и заставить заткнуться.
– Ничего, – сказал я. – У тебя сестричка большая шутница и если ее подергать за хвостик, она тут же сбежит, а то и накостыляет, правда, Надя?
– Может правда, может, нет, кто знает, – произнесла Надя и вырвалась на волю, чтобы покружиться у небольшого озера с непрозрачной водой.
Когда мы углубились в дубовый лес, Надя исчезла, дав нам возможность побыть наедине с Соней. Но Соня сделалась молчаливой, немного замкнутой и все время норовила ходить в одиночестве под предлогом поиска грибов. Я долго терпел ее выходке, а когда она призналась, что ни одного гриба в лесу нет, я крепко прижал ее к себе, и она не брыкалась, а молча склонила мне голову на плечо и произнесла одно единственное слово: съем.
Я понял, что Соня – моя. Я вдыхал запах ее тела, как бугай перед случкой с коровой, чтобы возбудиться.
– Что ты делаешь? ты проткнешь меня. А я еще невинная.
– Надо с этим покончить, – сказал я и впился ей в губы. – Давай прямо сейчас.
– Ты что? тоже мне кавалер! сегодня встретил, сегодня же обесчестил, а завтра сбежал.
– Все может быть. Ты права. Идем, а то мать ждет.
2
Когда мы вернулись, Надя была дома. Она словно потеряла к нам интерес. Перетаскивала и сортировала разноцветные клубочки, небольшие куски полотна, вышитые разноцветные изображения и не поднимала голову, когда я проходил мимо. Она демонстрировала потерю интереса ко мне и Сонечке и даже к матери.
– Эй вы, клуши, ну-ка поднимайте свои попки и помогайте матери накрывать на стол.
– Я могу Надю заменить, – сказал я, засучивая рукава. – Буду подносить тарелки, сковородки, расставлять салфетки.
– Нет, вы у нас один, а тут вон, сколько бабья. Как же мы можем вам позволить? Как же мы можем вам позволить? Эй, слышите, что я сказала? – повысив голос, говорила Валентина Ивановна.
Я ушел к машине, открыл багажник, достал три бутылки шампанского и бутылку коньяка.
– Надо было в холодильник, но он не работает, – посетовала Валентина Ивановна.
– Провод отошел.