как политика государства в стенах НПО обернулась нервными догадками, страхами и сгустившимся туманом недомолвок.
Павлу трудно было представить, что когда-нибудь в дверях секретных предприятий появятся передвижные киоски, в которых, как в фантастических рассказах, окажутся любые книги, все, о чем сейчас казалось немыслимым мечтать. Предположения, конечно, утопические, но, по логике событий что-то подобное могло произойти! Перестройка обещала обрушить любые информационные барьеры, которые, впрочем, Павлу только в работе и мешали. Он мечтал иметь доступ к закрытой литературе для своих разработок и нервничал все сильнее, то предвкушая новые возможности, а то – не веря ни в какой позитив.
А перемены, в самом деле, вершились, и вскоре стало казаться, что страна готовится к отмене всяческих табу.
Павел относил себя к энтузиастам науки и, несмотря на нервотрепку, оставался бы по-прежнему довольным судьбой, если бы не честолюбие. Рядом успешно существовали его коллеги с более прагматичным складом ума, и они давно уже имели не только огромные материальные преимущества, но и допуски к закрытым материалам, а потому осторожно или чопорно сторонились всех остальных. Но даже не это оказалось решающим для Павла: веря в будущую удачу, временное превосходство коллег над собой он бы еще потерпел.
Мысль о том, что нужно менять специальность, впервые зародилась в нем, когда один за другим стали затормаживаться перспективные проекты и отменяться эксперименты, о важности которых кричали только вчера, и для начала которых все уже было предусмотрено. Коллектив роптал все сильнее.
– Это явление временное! – возбужденно утверждали одни.
– Да угробят они науку в конце концов, – куда менее эмоционально цедили другие.
– Неужели непонятно, что это полный развал? – озираясь по сторонам, качали головами третьи, и добавляли, что все возрождение на словах, и перестройка приведет к краху не только науку, но всю страну.
Наконец направление, в котором трудился Павел, тоже посчитали неперспективным. Ну, если даже зрительное утомление трудящихся их не интересует, то чего еще тут можно ждать? – в растерянности Павел стал более внимательно присматриваться к тому, что творилось вокруг.
этому времени разобщенность воцарилась повсеместно: одни боялись, что их опередят, другие впадали в суеверие, третьим вообще ни до кого не было дела. Эти последние, понимал Павел, самый безнадежный контингент для попыток что-либо прояснить, тем более что, стоило кому-то проявить интерес к вопросу не своей сферы, как от него начинали буквально шарахаться. Зависть и интриги кружили в наполненных тревогой стенах, предупреждая о том, что лучше всего быть осторожным и держать нейтралитет.
Далекому от интриг Павлу спокойствие давалось с трудом. Он то и дело строил догадки и планы, но испытывал одно разочарование за другим. Ведь он поверил поначалу, что новое политическое