На смену тошноте и полуобморочному состоянию пришли огромный живот и головные боли. Но ничто не могло изменить образа жизни моего мужа.
Мы жили вместе со свекровью, а свекровь моя – особа старой закалки. У нее свой круг общения, свои интересы и убеждения, она совмещала походы в еврейскую общину с пением в хоре старых большевиков. Почти каждый вечер свекровь принимала своих знакомых и вела с ними светские беседы. Я плохо себя чувствовала и сидела в своей комнате. Впрочем, если бы захотела, могла быть и с ними, но тогда, как молодой хозяйке, мне пришлось бы подносить им чай. Это занятие не для меня, на мой взгляд, они сами должны проявлять ко мне внимание, раз я в положении. Но никому это даже в голову не приходило, и я злилась.
Ночами было еще хуже. Муж привычно расписывал пульку в обществе друзей и их жен. Среди них – две еврейки, по-моему, у Осипа с каждой из них когда-то были отношения. А может быть, и продолжались, мама говорила, он на все способен даже при беременной жене. Взгляды этих дамочек на моего мужа перехватить нетрудно, да они и не скрывали. Становилось особенно гадко, получалось, меня даже не остерегались, а значит, ни во что не ставили как женщину. Я могла бы с ними конкурировать, доказывать право на внимание мужа, если бы не этот живот, но теперь я чувствовала себя обслуживающим персоналом на самой дальней кухне какого-нибудь графского дома. Естественно, я все высказала Осипу, как учила меня мама, но в глубине души считала, что это из-за ребенка, который так меня изуродовал. Конечно, Осип уже старый, ему тридцать с гаком, а я молода, и можно было не спешить.
В луче моих бесконечных хождений между гостями мужа и свекрови то и дело возникала досада по поводу собственного «нетоварного» вида. Похоже, я была твердо убеждена, что успех обеспечивается только внешними факторами. Сейчас без всяких опровержений и доказательств мне ясно, что, бедная, я заблуждалась. Снова испытала симпатию к себе-глупышке. Как же я намучилась, бедолага, из-за незнания элементарных вещей.
Поспешила дальше и остановилась, погрузившись в следующий сюжет.
В раскрывшемся луче, как на экране в кинотеатре, начинаются роды. Осип нервничает, но и ликует, отмечаю это между схватками. Снова негодую. Как может он ликовать, когда у меня такая боль?! Его глупые слова о том, что он врач и все проходит нормально, меня возмущают. Он черствый, черствый! Правильно мама говорила, все мужчины эгоисты. Мне плохо, конечно, из-за ребенка, разве мыслимо причинять живому существу такую боль!
Роддом имени Грауэрмана, говорят, хороший. Тут есть знакомая врач. Но на меня все равно никто не обращает внимания, когда Осип уходит.
Сижу на стуле и умираю. Хочется выдавить свой живот как подростковый прыщ. Надеюсь, будет мальчик и ему никогда не придется такого испытать! А если девочка, то пусть у нее не будет детей! Мама! Почему ты мне не сказала? Как ты могла допустить, чтобы я попала в этот ад?! Не могу больше! Не мо… Ыыыыы!!!!
Ну надо же. Какая трагедия.