Розмари растерянно пробормотала что-то, весьма отдалённо напоминающее слова благодарности.
– А вот эта вещь, не скрою, далась мне нелегко, – с усталой улыбкой творца Матиас Крэббс покачал головой. – Грейс, милая, посмотри-ка, что я приготовил для тебя.
Занавесь скользнула на пол, и все ошеломлённо замерли. Крупное полотно изображало женщину в полный рост, одетую то ли в рубище, то ли в лохмотья. Голова её была обнажена, длинные тёмные волосы струились по плечам. В груди женщины зияла рана с обугленными краями, в глубине её мерцало багровое сердце, а руки, раскинутые, словно в смертной муке, сжимали две розы на толстых стеблях – алую и белую.
Грейс с суеверным ужасом смотрела на свой подарок, не в силах вымолвить ни слова. Майкл, и до этого не скрывавший своего скепсиса в отношении художественной ценности представленных в мастерской полотен, медленно подошёл к мольберту и, приблизив лицо вплотную к холсту, принялся самым пристальным образом рассматривать картину. Будто бы удовлетворённый результатом своих изысканий, он многозначительно хмыкнул, резко выпрямился и отошёл в сторону, демонстративно скрестив руки на груди. Грейс же так и не поблагодарила деда, промолчала, стараясь не смотреть ни на него, ни на картину.
Такая реакция супругов Хоггарт возмутила Матиаса Крэббса. Его благодушное настроение резко изменилось, и он уже без всяких предисловий представил оставшиеся полотна, суховато произнося имя того, кому предназначался дар.
Оливия получила небольшую картину, на которой был изображён скелет во фраке, стоявший на мраморной лестнице и державший в одной руке пышную гроздь цветущего водосбора, а в другой китайский фонарик. Филиппу досталось полотно, больше похожее на иллюстрацию в одном из субботних развлекательных журналов, которые продают мальчишки-газетчики на Стрэнде: по тёмному коридору с уходящей вдаль перспективой бежало, спасаясь от подступающей тьмы и припадая на один бок, белоснежное яйцо на восьми тонких паучьих ножках. У него не было глаз, только круглый, раззявленный в немом крике алый тонкогубый рот. Холст удивительным образом передавал напряжение и отчаяние существа, которое пыталось избежать встречи с чем-то ужасным, преследующим его, хотя при этом и само внушало зрителю изрядное отвращение.
Картина, предназначавшаяся в дар Вивиан, была выполнена в совершенно другой манере. Она представляла собой приятный глазу натюрморт с цветами, фруктами, большим глиняным кувшином и пёстрым попугаем, который с задумчивым видом сидел на краешке стола. В центре композиции располагался букет маргариток, и, к чести художника, стоило отметить мастерское исполнение – каждый детально выписанный цветок пленял взгляд свежестью и нежной простотой. Однако предметы второго плана виделись расплывчато и мутно, словно художник, утомившись, решил, что с него хватит и стремился побыстрее закончить свою работу.
Картина Себастьяна тоже выбивалась из общего ряда: бесконечный глаз-анфилада