Нины Назаровой стоял на берегу пруда. В Москве немало водоёмов, и если постараться, то можно устроиться так, чтобы в окно кухни видеть садящихся на воду уток. Дом был хороший, новый, светлый, с пустыми ещё, незаставленными балконами.
Никитий открыл дверь. Вместо военизированной охраны в подъезде оказалась только консьержка – пожилая, в толстой кофте, жарко одетая женщина с выпуклой необъятной спиной.
– Вы к кому это? – Голос её оказался высоким и тонким. Такой незаменим в базарной сваре при разделе торговых мест на стихийном привокзальном рынке. У окликнутого посетителя от подобных интонаций часто пропадало всякое желание идти в гости. Зато неожиданно возникало другое, совсем не характерное для него и самому ему противное желание: где-нибудь неподалёку от этой бабы справить напористой мутной струёй малую шкодливую нужду и убежать, хлопнув напоследок дверью. – К кому идёте-то, спрашиваю?
– В четырнадцатую, – буркнул в ответ Никитий Никитович. Он сразу понял, что эта женщина для него настоящая находка. Недоброжелательный, обозлённый человек более наблюдателен и любит совать нос в чужие дела, а значит, ему многое известно.
– Нет там никого, – последовал ответ. – Вам-то откуда знать?
– Никитий даже не обернулся. – Схоронили её в среду, Нинку-то… Доигралась. А вы кто ей будете?
– Как – схоронили?! – вполне достоверно опешил Никитий. – Почему схоронили? Что с нею?
– Известно чё, этот, как его… Суицид… Руки на себя наложила.
– Повесилась?
– Не-е, травилась она… Не откачали. А вы? Вы, спрашиваю, ей кто будете?
– Я-то? Я председатель гаражного кооператива. У неё за стояночное место с мая не плочено, полторы тысячи уже набежало, а трубку дома никто не берёт. Вот я и приехал. – Челюскин отодвинул со лба кепку.
– У неё и гараж был? Не знала.
– А как же? Был бокс. Далековато, правда… – Далеко? То-то я гляжу, машина её всегда перед домом стояла. – Консьержка кивнула головой в сторону улицы.
– Какая машина? – спросил Никитий. – А то у нас почему-то не зафиксировано.
– Да вон, синяя. Она и сейчас там стоит.
Действительно, рядом с подъездом был припаркован малолитражный «фордик» тёмно-синего цвета.
– Как же быть? Гараж переоформлять надо, а ни бумаг, ни наследника у меня нет, с кем связываться теперь?
Консьержка не торопилась выкладывать Никитию всё, что знала. Она неопределённо пожала массивными плечами: мол, сам разбирайся, я тебе не помощник.
– А хоронил её кто? Родные?
– Не знаю я. Как на «скорой» увезли, так никто больше её и не видел. А родителей её я не знала никогда. Да и были ли у неё родители-то? У шалавы этой. – Хранительница порядка, судя по всему, Нину Назарову недолюбливала.
– А что, жилица вольный образ жизни вела? – Никитий строго посмотрел в глазки консьержки.
– Всяко бывало… И под утро домой заявлялась, и не ночевала, бывало. Баба она молодая, одинокая,