других умных слов. По идее и я в скором времени должна буду свободно оперировать этими понятиями, я учусь почти на том же факультете, что и мама. Она бы тоже на нем училась, просто в ее время его еще не было, он только зарождался – наш социологический. Мама даже диссертацию писала по Питириму Сорокину, это основоположник нашей науки, только она изучала его философские взгляды, потому что социология еще была наукой враждебной развитому социализму и отголоском буржуазной пропаганды или чем-то в этом роде. Сейчас такой бред даже представить трудно, а раньше подобными формулировками пестрела вся научная литература, и находились люди, которые этим жили, в это верили и этому учили бедных и без того измученных всякой заумью студентов, таких как я.
Наш факультет называют «школой моделей», так много здесь красивых девушек. И я, естественно, в их числе. Может я и не такая яркая, как мама, говорят, мне не достает ее смелости, я тихая и спокойная как папа, но «кавалеров мне вполне хватает, хоть нет любви хорошей у меня». Подруги говорят, что я совсем обалдела в своем странном стремлении копаться в прошлом. Я тут убила всю группу, когда на чьих-то деньрожденьских посиделках спела «Светит незнакомая звезда». Это мамина любимая песня, она пела ее, когда бывала в хорошем настроении, то есть достаточно часто, чтобы я выучила ее как молитву. Но мы отвлеклись. Следующим номером и в еженедельнике и в жизни шел Дмитрий Щербаков.
Часть четвертая. Щербаков
Из маминого дневника: "Димка был из тех новых мужчин, которых образование, жизненный опыт и куча времени, отданная прочтению философской литературы, сделало искателем новой жизни и новых отношений. Но практика российской действительности, государственный строй и широко распространенные местечковые традиции провинциальных городов, привнесенные вместе с «лимитчиками» в спальные районы столицы, а из областей пятиэтажной застройки никогда и не уходившие, возвращали к простому здоровому и от этого не менее обывательскому характеру жизни.
Такой вывод я сделала уже потом, а пока этот симпатичный и еще подтянутый юноша, восхищавшийся моей нестандартной внешностью и местом учебы, вводил меня в курс своей теории становления здорового поколения, рожденного от зрелых мужчин и молоденьких женщин. Все это как нельзя лучше соотносилось с излюбленным мужским рецептом семейного счастья, когда она у него последняя, а он у нее первый. Из чего, соответственно, вытекало, что согласно своей же теории, женится он никак не раньше тридцати пяти и, понятное дело, не на мне, так как я к тому времени молоденькой уже никак не буду. Я послушно внимала, не отрывая восхищенных глаз, всем его нетривиальным высказываниям и гадала, насколько же его хватит. Оказалось, на месяц. Ровно через месяц с нашего знакомства он предложил мне выйти замуж. Как абсолютно уверенная в победе, а потому смелая девушка, я завопила: «Но ты же говорил, что женишься только после тридцати?» На что последовал безапелляционный ответ: «На тебе я бы и сейчас женился».
Я всегда