сукин ты сын! Так нечестно!
Новый приступ боли.
– Сдавайся!
– Нет!
Потеряв равновесие, здоровяк растянулся на земле, глотая пыль. Боль в руке была невыносимой. Пыль попала в глаза, и Ричи беспомощно задрыгал ногами. Он забыл, какой он большой и сильный. Как во время ходьбы у него под ногами дрожала земля. Он забыл, что собирался курить «Кэмел», как отец, когда вырастет.
– Сдаюсь! Сдаюсь! Сдаюсь! – завопил он. Ему казалось, что он готов кричать часами и даже днями напролет, лишь бы его руку отпустили.
– Скажи: «Я куча вонючего дерьма».
– Я куча вонючего дерьма! – закричал Ричи, глотая пыль.
– Ладно.
Разжав бедра, Марк Питри отскочил в сторону и смотрел, как Ричи медленно поднимается. После сильного напряжения у Марка ныли ноги, и ему оставалось только надеяться, что здоровяк смирился со своим поражением. Если нет, то Ричи из него точно сделает отбивную.
Ричи поднялся и обвел взглядом присутствующих. Все отводили глаза, делая вид, что занимаются своими делами. И даже этот недоносок Глик смотрел на педика, словно на некое божество.
Ричи стоял в одиночестве, не в силах поверить, как быстро свершилось его падение. На перепачканном пылью лице появились дорожки от слез ярости и унижения. Ричи прикидывал, не стоит ли броситься на Марка Питри.
Но стыд и страх, неизвестные ему раньше, сейчас взяли верх. Он поквитается позже. Рука ныла, как больной зуб. Проклятый сукин сын! Дай мне только до тебя добраться…
Но не сегодня. Он повернулся и, опустив глаза, чтобы ни с кем не встретиться взглядом, побрел с площадки прочь. И земля от его шагов больше не дрожала.
Там, где стояли девчонки, раздался смех. Тонкий и издевательский. Он не стал смотреть, кто это был.
Четверть двенадцатого утра.
Для городской свалки Джерусалемс-Лота использовался старый гравийный карьер, который в 1945 году оказался полностью выработанным и уперся в залежи глины. Карьер находился в конце отрога, что шел от Бернс-роуд в двух милях от кладбища на Хармони-Хилл.
До Дада Роджерса доносилось слабое тарахтенье газонокосилки Майка Райерсона внизу по дороге, пока его не заглушил треск огня.
Дад был сторожем свалки с 1956 года, и его регулярное переизбрание на эту должность было чистой формальностью и проходило под шумное одобрение. Он жил на самой свалке в небольшом сарае с перекошенной дверью. Дад перебрался сюда три года назад, когда ему удалось выклянчить у скупердяев из городского управления обогреватель.
Он был горбуном с искривленной шеей, как будто Господь раздраженно дернул его за голову, прежде чем позволил появиться на свет. Длинные руки, свисавшие, как у обезьяны, почти до колен, обладали невероятной силой. Когда ремонтировали магазин скобяных товаров, четыре человека с трудом затащили старый сейф в кузов автофургона, а Дад в одиночку сумел не только опустить его на землю, но и дотащить до восточной части свалки. От напряжения жилы на руках тогда вздулись, как переплетенные