rel="nofollow" href="#n91" type="note">91. Но даже самые лучшие попытки соотнести культурный анализ с социально-экономическими трансформациями никогда полностью не увенчивались успехом, чтобы отобразить связи между этими феноменами. Джеймисон основывает свой подход на «Позднем капитализме» Эрнста Манделя, изображающем послевоенный экономический мир, возникший в 1960‐х годах. Мандель в значительной степени фокусировался на государственном регулировании капитала и его непреодолимых ограничениях, так что Джеймисон не обсуждает «поздний» капитализм после 1975 года или всплеск неолиберального модернизма правого толка92. Несмотря на свои эпохальные достижения, постмодернизм мутировал в набор культурных и политических нападок на современность и модерн – слабость в области академической аналитики93. Вне специфических кругов архитекторов и деятелей искусства он в значительной степени обращался к левым и бывшим левым, включая феминизм, и уделял скудное внимание одновременному подъему модернизма правого толка, которое приняло вид неолиберализма или агрессивного капитализма94.
Вместо этого постмодернизм питался деморализацией и неуверенностью левых, последовавшими за концом эйфории 1960–1970‐х годов. Его критика разума и рациональности процветала за счет «фабрики образов» общества телевидения, обеспечивая поддержку академическим cultural studies95. Плюс ко всему существовали еще два столпа новой доктрины постсовременности. Один из них – это социальное реструктурирование, которое вылилось из деиндустриализации, – эпохальный социальный сдвиг. Другим была критика модернистского прогресса, появившаяся из осознания экологических проблем, которые были интенсифицированы нефтяным кризисом 1970‐х – начала 1980‐х годов. Экологизму, возможно, и было тяжело процветать в эзотерической атмосфере постмодернистского философствования, но его последователи оказались восприимчивы к постмодернизму. В самом деле, массовое тиражирование визуальных образов, деиндустриализация и экологические последствия предоставили социальную эко-комнату для постмодернистского дискурса дезориентации (экс)левых. В противовес этому модерн – объект постмодернистских нападок – определялся самыми разными способами. В книге Джеймисона «Сингулярная современность», к примеру, угрюмо отмечаются «регрессии» от более раннего «консенсуса» вокруг «полной постсовременности», обсуждаются аскетизм модернизма, его фаллоцентризм и авторитаризм, телеология его эстетики, его минимализм, его культ гения и «неприятные запросы», которые были предъявлены аудитории и публике96.
Хотя интеллектуальная волна постмодернизма в настоящее время ослабела, правое возрождение правого модернизма никуда не делось. Заражение социального дарвинизма фашизмом замели под ковер, однако глобализация определяется как выживание наиболее приспособленного, свободная от спенсерианского пацифизма и сопровождаемая громкой барабанной дробью