сестра.
– Я твоя единственная двоюродная сестра.
– Это вовсе не означает, что ты не самая любимая.
– Эту фразу часто повторяет мой отец.
– Говорит, что ты его самая любимая двоюродная сестра? – прикалываюсь я.
– Ты понимаешь, о чем я. – Она досадливо вздыхает: – Ты ведь знаешь, что ты зануда, да?
– Еще бы.
Она смеется, подойдя к маленькому холодильнику, стоящему рядом с ее письменным столом.
– Вот, попей, – говорит она, достав большую бутылку воды и бросив ее мне. – И я покажу тебе все остальное.
– Остальное?
– Ага. Есть еще кое-что. – Она подходит к одному из стенных шкафов и открывает его дверцы. – Я подумала, что твой гардероб не очень-то подходит для Аляски, и немного дополнила его.
– Немного – это слабо сказано, ты не находишь?
В шкафу висят несколько черных юбок и брюк, а также белые и черные блузки, фиолетовые и черные тенниски, два черных блейзера и два черно-красных шарфа из шерстяной шотландки. Кроме того, я вижу здесь несколько хлопчатобумажных толстовок на молнии с подкладкой и капюшонами, кучу толстых свитеров, плотную теплую куртку и еще два зимних полукомбинезона – на сей раз, к счастью, не ярко-розовых. Внизу стоят несколько пар новых туфель и теплых непромокаемых зимних сапог, а также большой ящик, похоже, полный книг и школьных принадлежностей.
– В ящиках твоего комода лежат носки, термобелье и флисовые куртки и штаны. Я подумала, что для тебя переехать сюда и так будет достаточно тяжело, и мне не хотелось, чтобы ты беспокоилась еще и об этом.
И вот так просто она ухитряется пробить брешь в первой линии моей обороны, мои глаза наполняются слезами, и я отвожу взгляд, быстро моргая в попытке скрыть, что я не что иное, как ходячая катастрофа.
Но у меня явно ничего не выходит, потому что Мэйси тихо вскрикивает, вмиг оказывается рядом и заключает меня в объятия, благоухающие кокосом. Здесь, в самом центре Аляски, этот аромат кажется неуместным, но он удивительно хорошо успокаивает.
– Грейс, я знаю, что это ужасно. Все это настоящая жесть, и мне так хочется тебе помочь. Хочется взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы все стало как прежде.
Я только молча киваю, потому что в горле у меня стоит ком. И потому что мне нечего сказать. Разве только что мне хочется того же.
Как же невыносимо осознавать, что последние слова, которыми я обменялась с моими родителями, были произнесены в пылу ссоры, кажущейся мне теперь такой глупой.
Как невыносимо думать, что два часа спустя мой отец не справился с управлением, их машина упала с утеса и, пролетев несколько сотен футов, упала в океан.
Более всего мне хочется вновь ощутить аромат маминых духов и хотя бы один только раз вновь услышать низкий, грудной голос отца.
Я позволяю Мэйси держать меня в объятиях столько, сколько могу терпеть – наверное, всего секунд пять, – после чего отстраняюсь. Мне не очень-то нравятся прикосновения – так было всегда, а после гибели моих родителей это неприятие стало