адресов которого заметно устарели, грустно посмотрели друг на друга.
– А можно так вот запросто – на денек? – удивилась я его не скованному границами и визами воображению.
Он сдвинул брови:
– Ну да, какие могут быть сложности? Сели в поезд – и через два часа в Амстердаме.
Вот оно, первое раскрепощенное поколение, выросшее в Евросоюзе. Когда отечественная дипломатия добьется таких успехов?..
– Давай, конечно! – Я подпрыгнула на кровати от возбуждения. Во-первых, я никогда не бывала в Голландии, а во-вторых, это на несколько километров приблизит меня к Маартену.
Мы покидали в рюкзак кошельки и солнечные очки и через два с половиной часа высадились в городе, где люди живут в лодках, где в окнах нет штор и велосипедов в разы больше, чем машин. Проигнорировав музеи мадам Тюссо, Ван Гога, Рембрандта, секса и даже марихуаны, мы слонялись по улицам, которые то сужались, провоцируя образование человеческих тромбов, то расширялись до проспектов, заполненных счастливыми велосипедистами. К обеду мы обросли пакетами с сувенирами – ароматическими палочками, экзотическими курительными приспособлениями, галлюциногенными жвачками и мелкими предметами гардероба растаманской расцветки. Этого хватило бы на несколько месяцев жизни в параллельной реальности. И уж поскольку мы были здесь, то не грех было на часок-другой заглянуть в эту самую параллельную реальность, к которой мы так основательно подготовились.
Сгущались сумерки, и мы спустились в подвальчик, мало чем отличающийся от обычной брюссельской пивной, – кофе-шоп. Разве только столики были низкими, будто журнальными, вместо стульев – кресла-шезлонги, да меню выглядели замусоленными до неприличия. Из-за пятен половина букв расплылась, а те, что остались, не вносили ясности: штудии родственного голландскому фламандского никак мне не помогали. Я передоверила выбор Гийому, ведь он целый год учился в Голландии по программе «Эрасмус». Увидев, с каким выражением трогательного узнавания он читал меню, можно было не сомневаться: в тот год аудитории он посещал нечасто.
Мы раскурили на двоих какую-то длинную коричневую сигарету, не возымевшую обещанного мозгодробительного действия, и, чтобы завершить программу моральной деградации, отправились в квартал красных фонарей.
В обители греха Гийом вел себя странно: держался от меня на расстоянии, терялся в толпе, прятал лицо, если ему подмигивали девушки в витринах. Когда я спросила, что не так, он доверительно шепнул, что за нами кто-то следит. Я рассмеялась, но на его лице не было ни тени веселья: глаза испуганно бегали по головам прохожих, брови ходили ходуном, а рот неприятно выгибался, как бывает в приступе сильных эмоций. Нам пришлось спешно покинуть квартал, несмотря на пантомимические уговоры негритянки за стеклом, приглашавшей нас зайти вдвоем.
С трудом удалось убедить Гийома подняться в вагон поезда, отбывающего в Брюссель: он был уверен, что поезд начинен взрывчаткой. Однако, едва коснувшись сиденья, моментально