ты оформил опеку над нами? У тебя есть какой-то мотив, да? Ты хочешь получить мамино наследство? Или ты продашь нас с сестрой в рабство? Или мы будем горбатиться на твоем дачном участке, чтобы тебе самому не пришлось собирать картошку? Иначе зачем тебе тащиться сюда, да еще и пешком?
Варианты сыпятся пулеметной очередью. Смех Тихона вводит меня в ступор.
– Что смешного?!
– Что Надя тебе обо мне рассказывала?
Кошусь на дверь, потом прикрываю ее, чтобы сестра не услышала, и возвращаюсь. На самом деле мама мне ничего о нем не говорила, но он-то об этом не знает.
– Она говорила, что ты уголовник.
Дядя качает головой.
– Что, разве это не так? – указываю на его руки.
На костяшках и тыльных сторонах ладоней набиты татуировки. Может, у него плечи и предплечья ими покрыты, только из-за длинных рукавов не рассмотреть.
– Татуировки это всего лишь украшение, – отвечает дядя.
Поджимаю губы.
– У тебя что, нет машины? – пытаюсь перевести тему.
– Есть.
– Тогда почему ты сюда пришел пешком?
– Потому что походы закаляют дух.
Прищуриваюсь, скрещиваю руки на груди. Мы с ним сейчас как два ковбоя: каждый подгадывает момент, когда лучше выхватить ствол из кобуры и пальнуть в противника.
– Ты что… из какой-то секты? – продолжаю допытываться.
Дядя улыбается одними глазами.
– Мама рассказывала, что ты в школе многих ребят подначивал делать всякие плохие вещи…
– Твоя мама была моей старшей сестрой. Может, с ее точки зрения все так и было, но она никогда не хотела взглянуть под другим углом.
Невольно кошусь на дверь.
– Я не знаю, каково это – быть младшей в семье, зато знаю, что такое ответственность. И, судя по рассказам мамы, ей приходилось за тебя отдуваться, – выкладываю я главный козырь, откидываюсь на спинку стула и самодовольно улыбаюсь.
Дядя достает из кармана штанов телефон и кладет передо мной. На экране раскрытый чат в мессенджере. Ни одной буквы, только голосовые сообщения. На аватарках собеседников он… и мама.
– Надень, чтобы Мила не услышала, – Тихон прикладывает наушники.
Засовываю вкладыши в уши. Амбушюры неприятно шуршат. Руки дрожат, сердцебиение ускорилось.
– Начинай отсюда, – дядя включает запись.
Голос мамы звучит болезненно. Так, как последние полгода.
Мама: Девочки останутся совсем одни… Ты должен забрать их.
Слышу кашель и жмурюсь, чтобы не расплакаться. У нас не хватало денег на обезболивающие, а в больницу она не хотела. Ее увезли туда, когда мама была в критическом состоянии, и только тогда ей стало немного легче. Но за отсутствие боли она расплачивалась сонливостью и вялостью.
Тихон: Может, еще есть шансы? Я приеду и помогу те…
Мама: Нет, это конец. Разве ты не слышишь? Я умираю. Пообещай, что заберешь девочек. Что не… бросишь их одних.
Тихон: Я обещаю.
Мама: Спасибо.
Слушаю сообщение за сообщением. Слезы текут,