смами за верхушки низкорослых сосен, впивалась в холодный водянистый мох, блуждала в стойбище торфяных скирд, расставленных на пружинистых картах полей, и накрывала песчаный остров с его домами, и улицами, и деревянной двухэтажной станцией, сторожившей узкоколейную железную дорогу, соединявшую посёлок с внешним миром. Тьма открывала купол неба и выпускала остров в свободное плаванье по Млечному Пути. И он плыл, мерцая тусклыми пузырями жёлтого света, развешенными на деревянных мачтах уличных столбов, теряя последних, редких прохожих, и только под утро, освободившись от ночного сна, вновь оказывался в своей гавани на краю обетованного мира. Оторванный лист календаря летел вдогонку за убегающей тьмой, и новый день всегда начинался с нового листа…
Вначале была любовь, в результате которой в семь часов вечера в четверг появился на свет тот, кто возвестил о новом этапе в жизни своих родителей: фельдшера-акушерки Нины и бывшего моряка Северного флота Валерия.
Красивая была пара…
Малыш лежал в своей маленькой деревянной кроватке, сделанной руками отца. Кроватку за крючки подвешивали к потолку, и она превращалась в люльку. То, что мог он воспринять, когда открыл глаза, находилось на расстоянии вытянутой руки. В этом маленьком облаке помещались лица родителей, о которых он ничего не знал, но к которым быстро привык. Ещё было много разных и непонятных звуков. Они возникали сразу, как только он пробуждался от сна, и в этом потоке шумов нельзя было ничего разобрать, но постепенно из повторяющихся связей звуков он стал улавливать те, что повторялись чаще других. Это были звуки «папа», «мама», «баба», «Серёжа».
Мир расширялся и скоро занял пространство комнаты.
Через год, когда в марте вся страна простилась с вождём, мир дополнился деревянным ящиком со стальными подшипниками по бокам вместо колёс, который с грохотом катался по тёмному и длинному коридору дома, вселяя панику в домашних кошек и приводя малыша в неописуемый восторг…
Покинув ящик, Серёжа стал делать первые шаги.
На следующем этапе мир выплеснулся во двор, поглотив улицу, соседний двухэтажный дом, лохматого Шарика, чёрных наглых ворон и общедворового деда Барабана, сидевшего под большим деревом и выпускавшего из ноздрей густой махорочный дым. Для освоения этого мира потребовалось транспортное средство в виде трёхколёсного велосипеда. Когда подошла пора и Серёжа, преодолев домашнее притяжение, вышел в открытое пространство улиц и грунтовых дорог, границы мира стремительно раздвинулись. В конце концов они достигли своих естественных пределов – окраин посёлка, упиравшихся в торфяные болота. Как кошка, запущенная в новый дом, любопытный ребёнок знакомился с окрестными сараями, мокрыми и тесными проходами между ними, соседними огородами с высокими грядками, на которых росла вкусная морковь и горох, а также со всеми прочими нагромождениями человеческого бытия.
Жажда познания неведомого так рано пробудилась в пытливой головке кареглазого малыша, что поиски пропавшего Серёжи на долгое время стали главной заботой его двоюродной тёти Валентины, бывшей всего-то на десять лет его старше. Она находила юного путешественника в самых удалённых концах посёлка: то на станции узкоколейной железной дороги, где обитало большое чёрное чудище, умевшее громко гудеть, пыхтеть и выпускать белый пар; то на горячем, парящем круглый год ручье, вытекавшем из «кубовой», то в кузнице, где он не мог оторвать глаз от раскалённой полосы металла, из которой сосед дядя Лёша, как из меча, выделывал замысловатое орало. Однако не всегда подобные путешествия заканчивались благополучно.
Однажды за магазином малыш обнаружил огромную серую крышу. Это был врытый в землю ледник, крыша которого была покрыта чешуйчатой дранкой. Пологая, доходящая до земли крыша была похожа на спину гигантской рыбы. На неё-то и вскарабкался бесстрашный Садко. Дранка была старой, ссохшейся и вся ершилась оголёнными шляпками гвоздей. Серёже очень захотелось съехать с такой большой горки вниз, и он съехал… Он не сразу понял, что произошло, но что-то стало пощипывать сзади. Когда же он самостоятельно вернулся домой и мать увидела на месте штанов зияющую кровоточащую ссадину, она запричитала и схватила зелёнку. И тут Серёжа впервые познал, что означает слово – боль.
Самое сильное впечатление, какое он вынес из детства, случилось чуть позже, когда во дворе появился большой жёлтый экскаватор и стал зачем-то копать глубокую канаву. Посмотреть такую работу сбежалась детвора со всех окрестных дворов. Многие, чтобы лучше было видно, забирались на крыши дровяных сараев, со всех сторон окружавших жилые дома. В пятидесятые годы, когда не было ещё центрального отопления на посёлке, сараев было во много раз больше, чем домов, и в гуще их тесных проходов и лабиринте дровяных баррикад дети всегда играли в прятки и в войну.
Когда экскаватор, громко рыча, фыркая и выплёвывая чёрный дым, деловито вгрызался в дорогу, детвора зачарованно следила за действием большого зубастого ковша, поднимавшего со дна глубокой канавы бурый слипшийся грунт. Пятилетний Серёжа и его четырёхлетняя подружка Таня выбрали для себя безопасное место в стоящем у дороги пустом сарае. Через дыру в стене им было видно, как крутилась на оси, как на курьих ножках, большая жёлтая «избушка»