что теперь так будет всегда.
А ведь ещё на прошлой неделе я жил вполне себе полной жизнью. Играл то на гитаре, то на бас-гитаре, писал роман, слушал Led Zeppelin – в общем, проводил время как среднестатистический представитель своей эпохи. А теперь лежу, ничего не желаю, усматриваю злые намерения в действиях собственного одеяла. В общем, не хочу углубляться в подробности, вы, наверное, и так уже поняли, что картина была хуже некуда.
Каких нечеловеческих усилий мне стоило в условленный день преодолеть ужас выхода из дому. Однако негоже нарушать даже слово, данное незнакомцу, а уж другу – и подавно. Пришлось действовать.
Оделся, выпил чаю (кофе побоялся), выбросил своё тело на улицу. Немытые с прошлого тысячелетия стены. Окна скалятся битыми стеклами. Серые тучи плюют мне в лицо мелким дождём. Даже удары церковных колоколов сотрясают воздух зловеще.
Может, мой друг Лев – посланник Сатаны?
К таким мыслям приводят депрессия и несколько суток без сна и еды. Окажись во мне чуть больше суеверия, я бы, наверное, остановился на этой версии. Но я подумал: «Стоп. Вот это уже перебор. Ну какой же Лев посланник Сатаны? Мы с ним с детства знакомы. Он и мухи не обидит, не то что меня. А даже если и посланник, то всё равно негоже слово нарушать. Хуже будет, если он прилетит, и я его не встречу, чем если я его встречу, а он разверзнет пол терминала и утащит меня в преисподнюю».
Из последних сил храня внешнее спокойствие, торможу грязный Опель. За рулем бойкий дядька в кепке. Предлагаю:
– До Пулково за полторы.
– Давай за тысячу, – отвечает водитель.
– Не понял.
– Тысячи хватит. Что непонятного?
– Нет, – говорю. – С вами не поеду.
Ну вы понимаете. Уже почти закрыл дверь, а он мне:
– Да шучу я, шучу! Конечно, поехали за полторы.
Пришлось ехать, чтобы не опоздать. Как только мы тронулись, водитель меня засыпал вопросами.
– Видишь, – говорит, – поехал Харли-Дэвидсон?
– Вижу.
– Знаешь, кто такие были эти самые Харли и Дэвидсон?
– Здоровенные бородачи в кожаных жилетках?
– Неа. Парочка евреев, иммигрировавших из Одессы в США, Харламов и Давыдов.
– Занятно. А вы не могли бы…
– А знаешь такого актёра – Сергея Харламова?
– Слышал что-то.
– Недавно подвозил его. Он голосовал возле Петропавловской крепости. Попросил отвезти в театр Ленсовета. А я говорю: откинулся что ль? А он – нет бы сказать, мол, начальник отпустил за ворота спектакль отыграть да сразу назад в карцер. Говорит: да ты что, в Петропавловке тюрьмы давно уже нет, я просто живу тут рядом… Ну вот и скажи мне теперь, о чём с ним можно разговаривать?
– Да уж, – говорю. – Только я сейчас тоже не лучший собеседник. Депрессия.
– О, депрессия! – восклицает дядька, что-то объезжая. – А сколько тебе лет?
– Двадцать шесть.
– Мои поздравления.
– Я не понимаю.
– А это нормально, – отмахивается он. – Скоро всё поймёшь, не бойся.
– Да ничего