го, что пастух Януш, неуклюжий и неповоротливый мальчишка, пасший в Туринской долине скот, разомлев от жары и пышных булочек, которые припасла ему мать на обед, сладко задремал под раскидистой старой бузиной, под мерный перезвон колокольчиков, что исходил от пасшийся вокруг него козочек, к чьим чудесным головкам, к слову, эти колокольчики были привязаны. Он проспал часа два или три кряду, а когда открыл глаза, то увидел, что козочек, которых он так усердно сторожил, на поляне нет. Но ни капли не волнуясь, поскольку подобное случалось с ним не раз (уж больно любил днем поспать), он навострил свои ушки и точно – за пригорком, где стоял пруд, к нему донеслось знакомое бренчание. Схватив в охапку косынку из-под еды и свой маленький кнут, Януш резво бросился в лес. Козочки, пасшиеся без присмотра, завидев пастушка, радостно заблеяли и побежали к нему навстречу. Но вот беда – Милка, самая резвая и сноровистая коза, которая так и стремилась вечно куда-то запропаститься, исчезла. Януш было поднялся, но горку, высматривая беглянку, да все без толку, и, как бы он не крепился слезы, побежали по его розовым щечкам. Дома, верно, ждали розги, да крепкие подзатыльники от матери. Но плакал он больше от того, любил Милку и привык к ней, а ведь ее, глупышку, могли запросто подстеречь волки, заберись она подальше в дремучий лес.
Мать еще не вернулась с рынка и Януш, заперев коз в стайки, побежал к отцу, в кузницу. Отец грозно бросил взгляд на хныкающего сына, и скинув горячие краги на кузнецкий стол произнес:
– Ну-ка не хнычь, а приберись-ка хорошенько в кузнице. Где ты ее потерял? На поляне, где пруд? Ну ей никуда не деться, разве что только в графский лес не забредет…
И прямо с кузницы зашагал он к той злосчастной поляне. Это был хмурый неразговорчивый человек, трудившийся с утра до вечера в своей мастерской и считавший каждую копейку. Впрочем, человек он был добрый и единственное, что печалило – вместо привычной вечерней посиделки в харчевне с друзьями он теперь проведет вечер, похоже, в поиске козы, будь она не ладна.
Ушел он уже довольно далеко в сторону от места, где потерялась Милка, как вдруг, слабый, едва уловимый звон колокольчика, послышался ему.
– Только не это.
Звон доносился из графского леса, дремучей и зловещей чащи, которую местные жители всячески сторонились. Уж больно много небылиц плелось про эти места, и кузнец, в меру суеверный, без всякой радости шагнул в темный незнакомый лес, пробормотав при этом короткую молитву. Лес, впрочем, был не так страшен, обычные рыжие сосны тянули свои тонкие стволы к небу, да опята, коих развелось здесь в неимоверном количестве, росли на каждом пеньке. Колокольчик звучал все громче и громче, и кузнец ускорил шаг.
– Милка, Милка, Милочка.
Лес быстро кончился, и он увидел широкую каменную насыпь. Сверху на него весело смотрела мордочка строптивой козы, но не подавшись на его уговоры и как бы дразня, она быстро исчезла за гребнем.
– Ну Милочка, как раз мои кузнечные меха прохудились, и похоже я знаю где возьму заплатки, твоя шкурка мне как раз подойдет.
И кузнец, осенив себя крестным знамением, стал вскарабкиваться вверх, бормоча проклятья. С трудом, тяжело дыша, он забрался на кручу, и не успел перевести дух, как вскрикнул от неожиданной картины. Его коза Милочка, еще минуту назад игриво блеющая, теперь, не дыша, лежала на спине, задрав кверху ноги, и смотрела пустым взглядом в небо.
– Как же так, Милочка, что случилось с тобой?!
И кузнец, с ужасом стал озирать окрестности, боясь увидеть волка или другое хищное животное. Но вокруг никого не было. Он подошел ближе, и еще более подивился – коза лежала на круге каменного люка, заросшего травой. Он тут же попробовал сдвинуть тяжелый люк, что у него и вышло у него, но с большим трудом. Сдвинув люк, он увидел глубокий бездонный колодец, откуда пахнуло чем-то скверным и затхлым, да так что кузнец поморщился и зачихал – хоть и не был он избалован изысканными ароматами и частенько приходилось ему трудиться в конюшнях, подковывая лошадей, а там аромат порой еще тот стоит. Изучив взглядом бездонную пропасть, кузнец бросил вниз камень и долго ждал, пока глухой тяжелый звук эха не вернулся обратно.
– Что за чертовщина, глубок, однако. Что ж, скоро стемнеет, пора домой. Эх, Милка, стояла бы сейчас со своими подружками в теплой стайке и кушала нежную травку, что я накосил для вас сегодня утром…
Глаза кузнеца налились слезами и, обтерев их чумазым закопченным рукавом, поплелся он вниз.
Дома кузнец никому не рассказал про колодец, лишь сочинил историю, про то что Милку утащили волки. Но чем больше проходило времени, тем больше колодец не давал ему покоя. Частенько в рассказах про старый дом графа, руины которого как раз стояли за тем лесом, неизменно добавлялись басни и россказни про баснословное богатство, которое старый граф имел и перед смертью хорошенько припрятал, отчего все последующие поколения его прокляли, а дети и вовсе в сердцах сожгли отцовский дом, и пошли по миру без гроша кармане. И чем больше об этом кузнец думал, тем жарче становилось у него в мозгу. Стоило ему закрыть глаза, как вместо обыкновенного спокойного сна ему виделась груда золота, лежащая на дне колодца и манящая его так, будто он голодный