пил веронал и покончил с собой.
«Точка, которая болит у меня в организме, представляет собою солнце. Зарождение дня».
Позвонил Автандил. Он тоже лежал, где я. Чаще. Намного раз. В трубке зазвучал его голос:
– Я сейчас в Солнечном, в лицее, на выступлениях по штанге, по жиму лежа.
Я обещал прийти. Полез в карты. Нашёл нужное место. Закурил. Зашагал.
«Цой – это внутренняя политика государства, Кобейн – это внешняя. Агрессия и захват».
Через десять минут дошёл. Дали бахилы. Проводили до зала. Было много людей. Судьи поднимали флажки. Атлеты тягали штанги. Автандил поднял руку. Я подошёл. Поздоровались. Он был в борцовском костюме. Для него эти соревнования являлись схваткой с живым человеком, самбо, дзюдо. Он верил в одушевленность предметов, в их душу, тревогу, жизнь.
«Мой мозг – это кладка яиц крокодила. Скоро они начнут вылупляться и стремиться к воде. К мясу и к нападению. Они будут сражаться за каждую мысль».
После выступлений гуляли. Ходили внутри посёлка и встали вблизи ларька. Взяли горячий кофе. Пили и говорили.
– Домой?
– Нет, в семь часов награждения. Надо будет пойти.
– Можно зайти ко мне.
– Да. Но сначала кофе.
– Это само собой.
Двигались, жили, шли. Зашли через час ко мне. Посидели немного.
– Брат, мне надо идти. Допинг-контроль сейчас.
– Хорошо.
– Ну ты как?
– Меня в наручниках везли в дурку.
– Меня полумёртвым. Душили, чтоб я остыл.
Мы шли вдвоём. Я провожал его. Остановились в буфете, что на базаре, пили душистый чай. Сидели на лавочке, за которой лежала собака. Внезапно она завыла. Вскочила и убежала. Мы молчали и пили. Думали ничего. Походили на гол сборной Португалии в ворота французов на чемпионате Европы по футболу, то есть ошущали своё глобальное одиночество, которое дал Эдер.
«Хлеб крошится потому, что не крошится мясо. В животе они вступают в смертельную схватку. Желудок – место сражения, поле войны. Его создал Марс».
Шагали и удалялись от дома, исчезали, терялись, превращались в щепотку пыли, в ломтик асфальта, в книгу «Стена», в Вильнюс, Баку и Таллин.
«Люди не замечают, как постепенно превращаются в роботов. Робототехника – изучение человека. Его создание, рост и вес. Не органы, а детали, впадающие в себя».
Я возвращался один, глыбясь и возвышаясь, ломая плечами воздух, рассыпающийся и падающий за мной, чтобы его пинали подростки.
«Тетрадь – это велосипед, если книга – машина».
Около подъезда остановился, захотел покурить, подышать синевой, покрутить в зубах сигарету, вспомнить Бориса Рыжего, завещавшего не умирать, держаться, стоять, быть суммой всех самоубийц, бессмертным, вечным, живым.
«Маленький народ может быть тяжелей и прочней большого. Он может быть гранитом или свинцом, отличаясь от воздуха. Всё дело в атомах. В их публикациях в ведущих журналах страны».
Прошла соседка, поздоровалась, сказала,