деревьев, отпихивать подальше от спальников горящие ветки и стреляющие угольки и вообще следить, чтобы не сгореть от такой жизни. Если в промежутках между всеми этими метаниями кто-то из нас слегка засыпал, то сразу и просыпался от того, что каждые десять-пятнадцать минут наш старший обеспокоенно делал стойку и говорил: «Слышу КамАЗ на высоких оборотах». Ночь. Костёр. Жар огня. Холод степи. Чёртовы кузнечики. Спать. Надо спать. Но тут опять раздается: «Слышу КамАЗ на высоких оборотах».
Потом оказалось, что Ринат был не так уж и неправ. Водитель и Максим Грейлих действительно всю ночь крутились по Джабык-Карагайскому бору и вполне могли неоднократно оказаться в зоне нашей слышимости. Места там глухие, дорог мало, и все они какие-то одинаковые, деревьев много, ориентиров практически никаких. Двенадцать лет спустя я разыскивал ту же самую Систему ночью на микроавтобусе УАЗ, битком набитом людьми и оборудованием, и ведь тоже не нашёл – пришлось ночевать где попало, ставить палатку и варить еду под какими-то кустами, чтобы наутро обнаружить, что мы остановились всего в одном километре от искомого места. Практически то же самое произошло и сейчас.
Ирина Кочи на коне
Долгожданный КамАЗ въехал на поляну ранним утром, когда вся она была затянута поднимающимся от реки туманом. Костер догорел, все участники забросочной группы спали, намаявшись за ночь, приближения машины никто не слышал. Кое-как разлепив глаза, я увидел, как из правой двери кабины выпрыгивает Максим Грейлих – невысокий, очень живой и бодрый – и с громким криком «Федора не будите, я сам его разбужу!» стремительно подбегает к спальнику, в котором закутавшись с головой спал Виктор, и начинает его быстро-быстро пинать.
Такая вот у него получилась ошибка: в то время нас с Виктором еще можно было перепутать в условиях плохой видимости и полной закутанности в спальник; позднее я столь уверенно растолстел, что сделать такую ошибку уже ни у кого бы не получилось. А в двухтысячном году Виктор погиб – далеко от нас, на севере, по нелепой случайности, и мне неоднократно казалось, что, возвращаясь к лагерю с раскопа, я вижу в вечерних сумерках его силуэт. А зимой в Свердловске я внезапно увидел в толпе на остановке его спину, узнал куртку и шапку – и успел вырваться из автобуса, «ввинтиться» в эту толпу – но там его не было… В то туманное утро у станции Система до дня, когда Витина жена Леонора, с трудом дозвонившись до меня, скажет в телефонную трубку такие страшные и окончательные слова, оставалось еще одиннадцать лет.
Максим совершил серьезную ошибку и очень скоро вынужден был в этом убедиться. В отличие от меня, всегда пренебрегавшего спортом, Виктор всерьез относился к своей физической форме и с детских лет учился единоборствам – сперва боксу, потом карате. Макс получил заслуженную кару за свой неправильный стиль побудки товарищей – после чего мы приступили к разгрузке КамАЗа. Кузов был очень длинным, и в нем содержалось почти всё, что могло понадобиться полевому