Большая и грязная любовь. Анна Гаврилова

это произошло? – Собственный голос тоже очень тихо прозвучал, на грани шепота.

      Блондинка выудила из кармана видавших виды джинсов мобильный.

      – Уведомление пришло вчера, в девятнадцать одиннадцать, – глянув на экран телефона, пояснила блондинка. – Нового смотрящего еще не назначили.

      Кто такой смотрящий, мне было глубоко плевать, а вот все остальное… Семь часов? Черт, быть такого не может!

      – И с чего вы взяли, что я к этому причастна?

      – Ходит слух, будто Мегера тебе нахамила, – помедлив, призналась женщина. – А ты потом Глебу пожаловалась. Я удивилась, когда узнала – не похоже на тебя. Но факт остается фактом, Мегеру отстранили.

      Я тоже помедлила, прежде чем признаться:

      – Она хамила, но… в общем, это при Глебе было.

      Брови блондинки взлетели на середину лба, в глазах – светло-серых, почти бесцветных – вспыхнуло удивление.

      – При Глебе? А, ну тогда все ясно.

      Мне, в отличие от нее, ясно не было. Только давать повод для сплетен не хотелось, поэтому подхватив чашки с кофе, я бодро направилась на рабочее место. К шефу!

      Он обнаружился за тем же столом, в той же позе, со столь же хмурым выражением на лице. Вот последнее было совсем непонятно – что это? Угрызения совести по поводу утреннего инцидента? Или у меня мания величия на фоне известия о Мегере разыгралась?

      – Глеб… Игоревич, – ставя чашку на отполированную деревянную столешницу, позвала я.

      Брюнет оторвался от монитора, одарил сердитым взглядом.

      Пришлось и свою чашку на стол поставить, а самой приблизиться, опереться на тот же стол и спросить очень мягко:

      – Глеб, это правда, что Мегеру отстранили?

      Шеф равнодушно хмыкнул и опять к монитору ноута повернулся.

      – Глеб, а кто это сделал? – Нет, сдаваться я не собиралась. Как бы там ни было, а мне очень нужны ответы.

      – Я сделал, – отозвался зеленоглазый. Причем так буднично, словно речь о пустяке.

      Это и был бы пустяк, если б не одно «но» – в семь я еще спала и никаких обид по поводу молчаливого попустительства начальства тире любовника не высказывала.