вошел в этот кабинет, на что сразу обратил внимание?
– На красивую женщину в очках.
Психолог взяла со стола картинку с какими-то кляксами и попросила сказать, что я вижу.
– Женщина с распущенными волосами. Две женщины. Мужчина. Женщина в лодке. Женщина на лошади. Ежик. Ежик. Большой ежик. Обнаженная женщина.
– Достаточно. Сейчас на отделение. Нарушений психики я не нахожу. Но двадцать один день провести у нас придется. Родители знают, где ты находишься?
– Нет. Я не хотел бы, чтобы они узнали про больницу.
– Хорошо. Можешь написать им письмо и рассказать то, что посчитаешь нужным. Письмо я отправлю сама. Обещаю. Жалобы на обстановку есть?
– Только на жука в постели.
– Какого жука?
– Большого, черного, наглого.
– Это не жук. У нас такие тараканы. А наглые они потому, что находятся под воздействием препаратов, с помощью которых их пытались вывести. Не выводятся пока.
********************
Три недели текли бесконечно. Они могли бы заморозить меня, превратить в ископаемое, похожее на жука, если бы не мысли. Единственная защита от хаоса и безумия – мысли. О чем я только не думал, забираясь после отбоя под грязное одеяло из верблюжьей шерсти. О ком не мечтал, просыпаясь рано утром от лязга кровати соседа, который, кажется, источал бешеную энергию из резких изгибов тела – не спал, не ел, не ходил в туалет, не говорил, – только вырабатывал энергию, уходящую на резкий запах зверя. И теплоту, конечно. Все-таки энергия движения. Не знаю, что у соседа в голове – представляет себя вечным двигателем или маленькой электростанцией? Почему бы не подключать больных к динамо машинам, чтобы вырабатывать электрический ток?
А я защищался мыслями. Они незаметны, но как эффективны! Без мыслей я впал бы в хандру. Тело болело. Отрываешься от наркотиков, тело начинает выздоравливать через ломку. Выздоровление начинается с грубых вещей: удовлетворение запросов тела. Думал о Светлане, которую несколько раз мельком видел на отделении. Не просто думал, а предавался мечтам. Наверное, из реализации моих мечтаний можно было наполнить энергией небольшой городок. Девушка мне улыбнулась. Потом принесла пачку сигарет и чай. Сунула записку со своим телефоном. И это обновило и раскрасило мои мысли.
В день выписки я позвонил Светлане. Она жила одна в большой квартире. Генеральская дочка. Пригласила к себе.
Я прожил у нее две недели прежде, чем собраться домой. Точнее, не у нее, а с ней.
*******
– Ну, что, солдатик, плохо тебе? – подходила ночью старшая медсестра и садилась на край кровати. – Ты скажи мне, я принесу снотворное.
И улыбалась ласково и фальшиво, а пахло от нее не только медикаментами, но и женщиной. В свете фиолетовой лампы она видела, что я не могу уснуть.
– Мне хорошо, – говорил я через силу и улыбался в ответ. Потому что знал, что если попрошу снотворное, то это будет означать мою ломку и штамп в военном билете при выписке: «Наркомания опийного ряда».
Не трудно догадаться, что на первом отделении наблюдают за всеми – тем более, за первичными больными. Койка моя