орали. Это было занятно. Там были индейские вожди, они бродили в больших головных уборах, такие торжественные среди покрасневших пьяных лиц. Я увидел, как Слим шагает, качаясь, и пошёл вместе с ним.
Он сказал: «Я только что написал открытку моему Па в Монтану. Ты не мог бы найти почтовый ящик и опустить её?» Это была странная просьба; он дал мне открытку и прошёл через распашные двери салуна. Я взял открытку, подошёл к ящику и быстро взглянул на неё. «Дорогой Па, я буду дома в среду. Со мной всё в порядке, и я надеюсь, что и с тобой тоже. Ричард». Так я увидел его с другой стороны; как нежен он был со своим отцом. Я пошёл в бар и присоединился к нему. Мы подклеили двух девушек, симпатичную юную блондинку и толстую брюнетку. Они были глупые и угрюмые, но мы хотели ими заняться. Мы повели их в покосившийся ночной клуб, который уже закрывался, и там я спустил всё, кроме двух долларов, на виски для них и пиво для нас. Я напился и мне было всё равно; всё было прекрасно. Всё моё существо и цель были нацелены на маленькую блондинку. Я хотел войти туда изо всех моих сил. Я обнял её и хотел ей это сказать. Ночной клуб закрылся, и все мы вышли на пыльные шаткие тротуары. Я взглянул на небо; чистые, чудесные звезды всё ещё были там и горели. Девушки хотели пойти на автостанцию, так что мы все туда пошли, но они явно хотели встретить какого-то моряка, который их ждал там, двоюродного брата толстушки, а с ним были его друзья. Я сказал блондинке: «В чём дело?» Она сказала, что хочет поехать домой, в Колорадо, прямо по трассе на юг от Шайенна. «Я отвезу тебя на автобусе», – сказал я.
«Нет, автобус останавливается на шоссе, и мне придётся идти пешком через эту чёртову прерию. Я весь день гляжу на эту чёртову дрянь, и я не собираюсь идти по ней этой ночью».
«Ах, слушай, мы приятно пройдёмся по прерии среди цветов».
«Там нет никаких цветов» – сказала она. – «Я хочу уехать в Нью-Йорк. Я устала от этого. Мне некуда идти, кроме Шайенна, и в Шайенне тоже ничего нет».
«В Нью-Йорке тоже ничего нет».
«Чёрта с два там нет», – сказала она, скривив губы.
Автостанция была набита до дверей. Все люди ждали автобусов или просто стояли вокруг; там было много индейцев, которые смотрели на всё своими каменными глазами. Девушка отвязалась от моих бесед и присоединилась к моряку и остальным. Слим дремал на скамейке. Я присел. Полы на автостанциях одинаковы по всей стране, они всегда покрыты окурками и плевками, и они вызывают чувство грусти, которое бывает только на автостанциях. В этот миг здесь было в точности как в Ньюарке, за исключением великого простора снаружи, который я так полюбил. Я сожалел о том, что нарушил чистоту всей моей поездки, не сэкономив ни цента и по-идиотски проведя время, дурачась с этой хмурой девушкой и растратив все свои деньги. От этого я ослаб. Я так долго не спал, что слишком устал, чтобы бурчать и суетиться, и решил заснуть; я свернулся калачиком на сиденье, с моей холщовой сумкой под головой, и проспал до восьми утра среди мечтательных шумов и гула на станции и сотен проходивших мимо людей.
Я проснулся с сильной