мог сбросить жену в реку, пырнуть ножом, отрезать ей язык. Или сделать то, что всегда делал, – выйти, чтобы уединиться в кабинете.
Однажды в субботу Минна проснулась, чтобы встретить замечательный, почти весенний день, который после ледяных дождей показался ей неотразимым. Вся округа ожила. Растворились окна, в них залетали звуки проезжающих карет, приглушенные сплетни служанок, стоящих на тротуаре, и свистки поездов вдалеке. А в доме слышались бесконечные переклички горничных – они шуровали в печках, чистили решетки, драили туалеты, раздвигали шторы и прочищали каминные трубы. Каждому углу и щели в доме уделялось внимание перед завтраком.
Минна, как обычно, решила поглядеть на самую младшую. Анна спала в колыбели, в молочно-белой рубашонке, отороченной кружевами и лентами. Но перед рассветом ее редкие крики стали гневными, плач то усиливался, то затухал. Когда Минна поднялась, чтобы заняться ребенком, она услышала шаги няньки в коридоре, потом открылась и закрылась дверь. Удивительно, что голос младенца может тревожить и успокаивать одновременно.
Стены в детской были чисто выбелены, как и положено (стерильность – лучшая защита от инфекций), обстановки кот наплакал, потертый китайский коврик посреди комнаты казался избитым до полусмерти. В книге «Домоводство» рекомендовалось выбивать детский коврик по крайней мере раз в неделю.
Затем Минна заглянула к Мартину – единственному ребенку Фрейдов, у которого была отдельная комната. Мальчик, сражавшийся с ангиной, сидел за столом, задушенный двумя свитерами и шерстяным шарфом. Как только Минна вошла, он ссыпал пригоршню игрушечных солдатиков в ящик. По полу была разбросана вывернутая наизнанку грязная одежда, книги с переломанными хребтинами валялись кучей в углу, обертки от печенья и грязная посуда захламляли прикроватную тумбочку. «Какой свинарник!» – подумала Минна.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Я пытаюсь заниматься, – ответил племянник, демонстративно выжидая, когда тетка выйдет.
– Да уж, я вижу, – улыбнулась Минна, открыла ящик и извлекла оттуда игрушечных солдат. – Французская пехота? Это хорошо. Знать историю необходимо.
– Согласен, – кивнул Мартин. Глаза у него были чуть воспаленные, но огромные и дружелюбные.
– Но так же необходима и арифметика, а ты, говорят, в ней плаваешь.
– Кто говорит?
– Какая разница?
– Кто? Скажи мне, – настаивал ребенок, – ничего я не плаваю.
– Ну, хорошо, хорошо. Тогда продолжай в том же духе, – сказала Минна, подняла с пола тетрадь по математике и протянула ему.
Он неохотно взял тетрадь, натужно закашлялся и вернулся в кровать.
– Я принесу тебе свеженького супчика и то печенье, которое ты любишь.
Когда Мартин забирался в кровать, Минна увидела разбитые пальцы, ободранные колени и уже выцветшие синяки на шее. «Вечно все не слава богу с этим ребенком! Что ни неделя, то драка». Она решила не замечать небольшую вмятину на оштукатуренной стене, по форме подозрительно напоминающую отпечаток кулака.
Самая старшая, Матильда, десятилетняя уменьшенная копия матери, развалилась