папу-режиссера, Мика Поляков никогда не был исключением во всеобщем мальчишеском сословии.
– Где ты шлялся вчера вечером?! Где деньги, которые я велела тебе передать Рувиму Соломоновичу за три последних занятия?! Отвечай немедленно!..
Ну, с «немедленными» ответами у Мики никогда не было проблем.
– Мамочка, мусенька, миленькая!.. Я не хотел тебя огорчать… Я как только потерял эти проклятые пятнадцать рублей, так сразу и решил не идти к Рувиму Соломоновичу…
– Господи! – завопила мама и плюхнулась на диван, пытаясь натянуть второй фетровый бот. – Бьешься изо всех сил, стараешься обучить ребенка музыке… Ты же воспитываешься в интеллигентной семье! Папа говорит на трех языках! В доме бывают известнейшие люди страны – писатели, поэты, актеры, сценаристы, орденоносцы!!! О черт подери!.. Где деньги?!
– Потерял, – тихо повторил Мика.
Теперь его уже ничто не могло заставить признаться в том, что вчера вечером, когда он должен был идти на «урок фортепьяно» в огромную нищую коммунальную квартиру, где проживал одинокий, старый, неопрятный и очень бедный тапер из кинотеатра «Титан», и передать ему пятнадцать рублей за последние три занятия, он вместе с еще одним учеником Рувима Соломоновича – тихим Борей Хаскиным – сначала прожрали пять рублей на Литейном в магазине «Восточных сладостей», потом купили пачку «Казбека», накурились до одури, а потом, на углу Невского и Екатерининского канала, в подвальчике «Горячие напитки», оставшиеся шесть с полтиной пропили в самом прямом смысле этого слова: надрались горячего грога с корицей.
Почему им, десятилетним, продали этот грог – одному богу было известно.
После чего Борю Хаскина полчаса выворачивало наизнанку в какой-то темной подворотне, а Мика Поляков стоял над ним, взатяжку курил «Казбек» и покровительственно рассказывал Борьке, как он и сам блевал, когда впервые попробовал этот грог.
– Привыкнешь, старик, – небрежно и свысока сказал Мика.
Но тут Мику и самого бурно и неудержимо вырвало.
Мика мужественно утерся рукавом, закурил новую «казбечину» и не нашел ничего лучшего, как сказать несчастному Боре Хаскину:
– Вот суки!.. Корицы, наверное, переложили, бляди!
– Где деньги, я тебя спрашиваю?!
– Потерял, чесслово, мам!.. Ну клянусь тебе!
– Детская колония по тебе буквально рыдает!!! – прокричала мама.
Но Мика уже учуял, что скандал на излете, и сразу же занял наступательную позицию:
– Я вообще больше к нему не пойду!
– Э-эт-т-то еще почему? – снова взъярилась мама.
– Не скажу…
– Нет, скажешь!
Ну конечно, сейчас Мика скажет маме… Это был старый, испытанный прием – обязательно признаться в каком-нибудь пустяке, и тогда более опасные вопросы можно было оставить без ответа.
Мика сыграл паузу раздумья – говорить или не говорить? – и тихо произнес:
– У него изо рта воняет… То есть пахнет.
Брезгливая