к обслюнявленному отверстию и наполнил рот вязкой молочной сладостью. Когда банка дошла до Дуди, она была уже почти пустой, но еще немного сгущенки из нее можно было высосать. Однако индейский шаман Дуди не умел высасывать сгущенку из банок, поэтому он просто подержал во рту сладкий жестяной край. Допил сгущенку толстый индеец Дима.
Дима происходил из очень мужской семьи. У него был папа – интеллигентный якут квадратного сложения, в больших роговых очках. Были два старших брата, названные в честь деда и прадеда – Гавриил и Мичил. (Дед был крещеный, за что его и проклял в конце концов прадед, не крестившийся до самой смерти из принципиальных соображений.) Еще была мама, скромная якутская жена и мать, вместе с рождением Димы потерявшая последнюю надежду обрести в жизни помимо этой горластой и плечистой мужской оравы тихое утешение – маленькую ясноглазенькую дочку. Вместо доченьки от мамы и папы произошел Дима, такой же квадратный и сильный, как его братья. Дима хорошо кушал. Мама любила, когда Дима кушал. Муж разрешил ей баловать младшенького, раз уж не вышло дочки. Старшие сыновья выросли парнями резкими в словах, размашистыми в движениях и всегда готовыми если не подраться, то похохотать. Их папа был горд своей национальной принадлежностью и они, подражая ему, старались при каждом удобном случае говорить на родном языке, даже в школе или среди русских знакомых. Если к Димке приходили в гости мальчишки, братья запросто могли впустить только якутов и оставить русских детей топтаться под дверью. Русских они, веря словам отца, считали оккупантами, которые хитростью и силой не позволили когда-то образоваться гордому и независимому якутскому государству. Их юные души грело сознание принадлежности к особому, пострадавшему от иноземцев, народу. Еще они любили играть во дворе своего дома в хоккей с шайбой и читать книжки о приключениях, напечатанные изломанной якутской кириллицей.
Дима, благодаря материнской ласке и сладостям, рос человеком гораздо более мягким. И когда мама его спросила, почему он так плохо кушает, он ответил, что пил сгущенку из банки в индейском вигваме и не очень хочет есть.
– Вы пили все из одной банки? – спросила мама, поморщившись от негигиеничности этой дружеской трапезы.
– Да, – сказал Дима просто.
– А кто там был? – спросила мама.
– Паша, Алеша, Коля, Спиря и я. И еще Дуди.
Мама спрашивала по-якутски, а Дима отвечал по-русски. Ему это разрешалось.
– Спиря – эвен? – спросила мама, поморщившись еще сильнее.
– Я не знаю, – ответил Дима.
Он думал о том, где ему взять настоящий якутский лук – короткий, составной, с обратным изгибом ложа, как на картинках у Нюргун-боотура в журнале «Чуорончик».
Скоро они собрались в вигваме для выбора вождя. У всех кроме Дуди были хиленькие ивовые луки со стрелами, которые они сложили в кучку посреди вигвама, а сами расселись вокруг. Перед таким важным делом индейцы всегда курят трубку мира. У Спири дома было несколько