еще что-то сказать, но захлебнулся от гнева. Управляющий за его спиной притих, ожидая распоряжений.
– Рассчитать их и по домам. Свободны! Слышали?!
Троекуров быстро миновал прихожую. Перед глазами у него плыло, уязвленное достоинство требовало немедленного отмщения.
Ганин нашелся в бильярдной. К его пиджаку прилип влажный зеленый лист от букета, а в деревянных пальцах он неумело сжимал кий. Троекуров оперся о стол и глубоко вздохнул, пытаясь вернуть себе ясность мысли.
– Все в порядке, Кирилл Петрович? – робко спросил Ганин, откладывая кий.
– Наглец, – сплюнул Троекуров, уставившись в зеленое сукно. – Свинья! Ишь чего выдумал!
– Вы про кого, Кирилл Петрович? – прошептал Ганин, боясь, что это он со своим букетом вызвал такую реакцию.
– Про кого! Про кого! Про Дубровского, про кого же еще! Учить меня вздумал!
Ганин тут же расслабился и обмяк, задумавшись.
– Так, может, наказать его? – сказал он уже совсем другим тоном.
– Ты о чем? – спросил Троекуров.
– Есть способы… Проверочку ему устроить – раз плюнуть. Кистеневка-то его прямо на Волге стоит, у самой воды, – раздумчиво сказал Ганин. – Бизнес же у них там. Мало что живут, так они же еще и ферму держат. Сеют чего-то, пашут, выращивают, коровы, то-сё. У воды ж прямо. Наверняка без соблюдения. С нарушениями… Так вот – можно проверить…
Троекуров взял со стола кий. И правда – почему бы не проверить? Если Дубровский решил таким образом попрощаться, то и Троекуров в долгу не останется. Склонившись к бильярдному столу, Троекуров ударил по шару так сильно, что на сукне осталась отметина, а сам шар принялся метаться по столу, снова и снова отражаясь от бортов.
У самой реки была припаркована бордовая «Нива» – будто пятнышко гнили на белом снегу. У самого уреза воды два человека в форме цвета хаки с самого раннего утра замеряли что-то, громко перекрикиваясь. С дороги за ними наблюдали Кузнецов с Петькой – сыном Егоровны, безусым парнем с щербатой улыбкой. Он вырос в Кистеневке и другого дома никогда и не знал.
– «Облприроднадзор», – едва не сбившись в месиве согласных, Петька прочитал надпись на дверце замызганной грязью машины. – Меряют все, дядь Коль. Я им говорю – чего меряете? А они мне: «Внеплановая проверка, не твое дело». И дальше мерить.
Кузнецов не ответил, молча глядя на темные фигуры из-под полей своей шляпы.
Дубровский стоял на крыльце своего дома и тоже смотрел – и в груди его с каждой минутой разрасталось дурное предчувствие. Андрей Гаврилович уже начал жалеть, что ввязался в эту склоку с Троекуровым: одно дело, когда потери несет он один и его собственная гордость, другое же – когда за его ошибки платит вся деревня. А то, что платить придется, – это и ежу было понятно: просто так геодезисты на берегу не появляются, чего себя обманывать. Он вытащил мобильный, и, не отрывая взгляда от происходящего на берегу, набрал номер, по которому он так редко звонил. Протяжные гудки в трубке, казалось, звучали вечность.
– Это я… – начал было Андрей Гаврилович, когда