Как там твой кубанский дружок Рахманин говаривал? Ломанем, пока при памяти.
И – сделалось им хорошо!
Все стало почти как прежде. Они сидели, сбросив пиджаки, в обнимку. Феликс, отбывший наказание в Средней Азии, вынес оттуда идею насчет наркотического трафика из Душанбе. Оставив обычную осторожность, он уговаривал Ивана поучаствовать в новом, сулящем невиданные барыши деле.
Иван слушал, поддакивал. Но – чем больше в Феликсе проступал прежний «ближний его друган», чем приятней – внешне – становилось им друг с другом, тем далее – внутренне – отдалялся он от приятеля. Это никак не проявлялось. Он даже не размышлял об этом. И не было мыслей расстаться и не видеться – как «завязавший» алкоголик бежит распивочных компаний. Зачем не видеться, если встретил он человека под стать самому себе – отвязного, разухабистого, не знающего удержу в желаниях. Но другое крепло в нем твердо – с Феликсом он в гульках, но не в криминале. С этой узловой станции ему посчастливилось отъехать и – возвращаться не собирался. Его состав разгонялся, хоть и медленно, – по другому маршруту.
Через час Нинка договорилась о подмене и уволокла Торопина к себе домой.
Уже попрощавшись с Иваном, Феликс вдруг вернулся, склонился над самым ухом:
– Чуть не забыл насчет Звездина. Похоже, ты не в теме, – он ведь тогда выскользнул. Выпустили за недоказанностью и даже, насколько слышал, опять в ментуру вернули. Так что – бди! Если узнает, что ты в городе, добром не кончится.
Феликс хлопнул его по плечу и исчез.
Оставшийся в одиночестве Иван нахмурился, – положительно, всё подталкивало его к тому, чтобы слинять из ненавистного городка.
Иван, зажав под мышкой папку с диссертационными набросками, чудом сохранившуюся накануне, брел вдоль Волги по набережной Степана Разина. На другой стороне реки под заходящим солнцем золотился шпиль речного вокзала, из-за которого сгнившим клыком торчала разваленная часовня бывшего Отрочь монастыря.
В начале сентября в Твери всё еще бушевало лето.
Среди буйной, желтеющей листвы исчез покорябанный, унылый губернский городок. Даже знаменитая Казаковская набережная помолодела. Старинные двухэтажные дома, соединенные арками в непрерывную цепочку, – трухлявые, иссеченные трещинами, с сыпящейся штукатуркой, – кокетливо выглядывали из густых тополей, будто молодящееся старичьё восемнадцатого века из-за пышных вееров.
Асфальт к концу дня парил, остывая. Жара спала.
Все живое было исполнено неги и умиротворения.
На ближайшей к Ивану витой скамейке двое парней приобняли с двух сторон грустную девушку с головой, покрытой платочком, и в чем-то горячо ее убеждали. Скучающему Ивану хотелось развлечений.
– Это шо за групповуха в общественном месте!? – гаркнул он.
– Девушка, вы им не верьте. Наобещают, а потом непременно надуют.
Парни подняли готовые к отпору лица, и – Иван узнал обоих. Антон Негрустуев и – удивительно – тот самый патлатый, что когда-то избивал его возле