на охоту. Маленькой стае священных зверей, поселившихся в древнем храме, нужны были силы.
На этот раз маг пошёл глубже в пески. Мяса змей было бы недостаточно для такого случая. Он надеялся выследить газель или неосторожную песчаную кошку. И хотя сил он потратил немало, колдовское искусство по-прежнему оставалось его лучшим оружием, не знавшим промаха.
В том, что удача улыбнётся ему сегодня, он не сомневался. Иная, эльфийская часть его наследия позволяла ему настроиться на природу и землю, хоть это и не были зачарованные чащобы по ту сторону гор. Серкат недаром учила его вслушиваться в дыхание пустыни, выслеживать обитателей песков, находить воду и безопасные тропы. Плох был тот жрец Сатеха, кто не умел чувствовать ритмы Каэмит и выживать здесь. Кому, как не Его служителям, могли открываться нити и островки жизни посреди бесплодных песков и красноватых скал. Подобно тому, как наследники Ваэссира чуяли свою землю и могучий ритм Великой Реки, так отверженные жрецы древнейшего из культов Таур-Дуат дышали в такт с владениями своего Бога даже там, где все прочие погибали.
Колдун вернулся в сумерках, неся на плечах молодую газель. Ни кусочка её нежного мяса он не оставил для себя. Несмотря на усталость, у него было радостно на душе настолько, что он даже напевал. Его голос отражался эхом среди древних камней – эхом, показавшимся бы многим жутким, но, разумеется, не ему самому.
Он затеплил настенные светильники – длинные мистические тени тут же заплясали на камнях пола, – вошёл вместе со своей ношей в святилище… и замер на пороге. Большой матёрый зверь с мощными лапами и клочковатой красной гривой застыл в центре зала, неуверенно водя из стороны в сторону раздвоенным хвостом, и чуть припав на передние лапы. Его глаза-угли смотрели в сторону наоса, из-под которого раздавалось глухое угрожающее рычание.
Осторожно Колдун опустил газель на пол и поудобнее перехватил копьё.
– Удумаешь причинить им вред – я убью тебя, – спокойно произнёс он.
Убить священного зверя было тяжким грехом, но сейчас Колдун стоял на защите целой священной стаи.
Ша резко развернулся и бросился на мага. Мужчина ударил его древком и выкрикнул заклинание, усмирявшее чудовищ пустыни. Несколько раз самец огрызался и бросался на мага вновь, но древние забытые слова пробуждали его сознание за пеленой инстинктов, а копьё удерживало дистанцию. Колдун не ранил зверя, но удары древком наносил вполне ощутимые. Голос его звучал повелительно, усмиряя ярость хищника, обращая его суть к пониманию. В итоге самец чуть припал на передние лапы и склонил гривастую голову. Колдун опустил копьё, приблизился к противнику и позволил обнюхать обёрнутую льном опалённую руку. Между ними воцарилось подобие мира.
Ша наблюдал, как мужчина оттащил газель к логову самки. Новоиспечённая мать была очень голодна и нехотя ненадолго оставила щенят в глубине своего логова, чтобы насладиться пиршеством. Самец сел поодаль, обернув хвостом лапы, и наблюдал. Колдун