факты.) Потом мы спели гимн «Все, как есть, дары благие// Посылают небеса, //Скажем Господу спасибо// За любовь и чудеса». Я решил, что пронесло, но после того, как мистер Кемпси зачитал все распоряжения и послания директора, Гэри Дрейк вдруг поднял руку.
– Простите, сэр, мне казалось, что сегодня очередь Джейсона Тейлора читать вслух. Я очень ждал этого и надеялся его послушать. Он что, будет вместо сегодняшнего дня читать на следующей неделе?
Класс чуть не свернул себе шеи – все пооборачивались на меня.
Я вспотел в пятидесяти местах сразу. И только сверлил взглядом меловую туманность на доске.
Через несколько секунд, которые показались мне за несколько часов, мистер Кемпси произнес:
– Дрейк, твое проникновенное выступление в защиту установленного порядка весьма похвально и, без сомнения, продиктовано альтруистическими соображениями. Однако я располагаю информацией о том, что функционирование вокального аппарата Тейлора оставляет желать лучшего. Таким образом, твой одноклассник освобождается по квазимедицинским показаниям.
– Значит, он будет читать на следующей неделе, да, сэр?
– Алфавит марширует вперед, не считаясь с человеческими слабостями, Дрейк. Следующей по алфавиту у нас идет Мишель Тирли. «Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен»[6].
– Мне кажется, это не очень справедливо – как вы думаете, сэр?
За что Гэри Дрейк меня ненавидит? Что я ему сделал?!
– Жизнь очень часто бывает несправедливой, Дрейк, несмотря на все прилагаемые нами усилия, – мистер Кемпси захлопнул крышку пианино, – и мы должны мужественно встречать невзгоды. Чем раньше ты это усвоишь, тем лучше.
При последних словах он пронзил взглядом не Гэри Дрейка, а меня.
Уроки в среду начинаются со сдвоенной математики, которую ведет мистер Инкберроу. Сдвоенная математика – это самый ужасный урок за всю неделю. Обычно я сижу с Алистером Нэртоном, но сегодня Нэртон сел с Дэвидом Окриджем. Единственное свободное место оказалось рядом с Карлом Норрестом, прямо перед учительским столом, так что у меня не было выбора. Дождь лил так сильно, что фермы и поля за окном как будто растворялись в белых пятнах. Мистер Инкберроу винтовым броском раскидал нам на парты тетради для упражнений с прошлой недели и начал урок с нескольких дебильно простых задач, чтобы «размять мозги».
– Тейлор! – он заметил, что я избегаю его взгляда.
– Да, сэр?
– Тебе не помешает немножко сосредоточиться, а? Если a равно одиннадцати, b – семи, а x – произведение a и b, чему равен x?
Ответ прост, как два пальца обоссать: семьдесят семь.
Но «семьдесят семь» – это два слова на «с». Два запинательных слова сразу. Висельник жаждал мести за отмененную казнь. Его пальцы скользнули ко мне в язык и принялись сжимать горло, перекрывая вены, питающие мозг кислородом. Раз уж Висельник так разъярился, я выглядел бы полным калекой, если бы попытался выдавить из себя запретное слово.
– Девяносто девять, сэр?
Ребята