вавшийся даже днём; влажные низины на глазах превращались в непроходимые болота, а от ячменных полей несло сыростью и прелой соломой. Приближался Лугнасад – время сбора урожая, – но любое напоминание о празднике заставляло фермеров вздыхать и мрачно сетовать, что ещё пару недель таких ливней – и собирать будет нечего: все посевы просто сгниют на корню.
Яркие рябиновые грозди алели по обеим сторонам дороги, предвещая холодную снежную зиму, а вместе с ней – и суровые времена. Прежде Элмерик не на шутку встревожился бы от этих примет, но сейчас – впервые за последние пять лет – он мог не беспокоиться о том, как бы перезимовать. В ближайшее время ему точно не придётся голодать, скитаться в поисках крова или закладывать ростовщику за бесценок свою серебряную флейту. Его будущее казалось устроенным – и всё благодаря счастливому случаю. Не зря же говорят, что бардам везёт!
Третьего дня Элмерик, направляясь из Холмогорья в столицу, заметил на горизонте чёрную грозовую тучу и решил свернуть с большого тракта, чтобы переждать дождь в деревушке под названием Маргаритковый Лог.
Этого мелкого поселения не было на карте, которую он некогда выторговал у столичного купца и теперь берёг как зеницу ока вместе с другими своими сокровищами, доставшимися ему по наследству, – арфой и серебряной флейтой. В такие деревушки Элмерик вообще заходил редко, ведь заработать в них почти не удавалось. Сегодня вечером он рассчитывал добраться до ближайшего города, но дождь спутал ему планы; промокнуть же до нитки Элмерику вообще не улыбалось. Он почти не надеялся, что в таком богами забытом местечке найдутся какое-нибудь питейное заведение и люди, желающие послушать бродячего музыканта за пару звонких монет, – и, увы, не ошибся в своих предчувствиях.
Кабак в деревне был, но, к огромному разочарованию барда, оказался наглухо закрыт. Вывеску заведения украшала намалёванная яркими красками пивная кружка – просто, без изысков, без названия. Здесь не для кого было писать: грамотные люди в захолустье если и встречались, то нечасто.
Перед грозой улицы обезлюдели. Стучаться в чужие дома Элмерик не решился, поэтому просто спрятался под соломенным навесом, где стояли уличные столы из потемневшего дерева. Он пристроил арфу под одним из них и, поёжившись, поднял воротник потёртой замшевой куртки.
Внешняя стена заведения пестрела многочисленными объявлениями – как свежими, так и совсем старыми обрывками. Заголовки сопровождались картинками: например, на листке, сообщавшем о продаже козы, была нарисована кривенькая, но вполне узнаваемая коза, а на объявлении о скупке утиных тушек – охотник довольно разбойничьего вида и дохлый селезень, пронзённый стрелой.
А чуть в стороне от коз и селезней – бард сперва не поверил своим глазам – красовалась грамота с королевским гербом: три золотых короны на червлёном поле. Элмерику пришлось перечитать слова трижды, чтобы убедиться, не сон ли это. Грамота гласила:
Соколиный отряд мастера Каллахана О`Ши ищет новобранцев для обучения ремеслу королевского ловчего.
Отряду нужны юноши и девушки от пятнадцати лет, обученные грамоте и счёту, бесстрашные и отважные, желающие служить стране и своему королю.
Чародейские умения приветствуются.
Обращаться в таверну к господину Дэрреку Драккону, который будет ждать соискателей до наступления темноты
Надо ли говорить, что Элмерик немедля заколотил кулаками в дверь кабака, настойчиво требуя пропустить его к господину Драккону? Ему никто не ответил. Но из трубы шёл дым – а значит, внутри кто-то был и даже растопил печь в ненастный день.
Спустя четверть часа, отчаявшись дозваться хоть кого-нибудь, бард стащил с себя куртку, обвязал её вокруг пояса и, плюнув на ладони, ловко вскарабкался вверх по лозе дикого винограда, густо обвивавшей всю северную стену. Он распахнул приоткрытые ставни. В этот миг сверкнула молния и по оконному стеклу забарабанили первые капли дождя…
Элмерик успел продрогнуть и вымокнуть до нитки, прежде чем Дэррек Драккон – пожилой полноватый господин с пышными бакенбардами и в длинной ночной рубашке – соизволил проснуться от раскатов грома, отворить окно и впустить в комнату злющего, как оса, барда. К чести последнего, стоило заметить, что он не произнёс ни единого бранного слова, а, наоборот, нашёл в себе силы вежливо поприветствовать господина Драккона и обстоятельно изложить цель визита. Тот оказался не менее вежлив: сперва предложил гостю свою фляжку с добрым элем, шерстяной клетчатый плед, какие часто носили выходцы из Холмогорья, сухое полотенце и место в кресле с потёртой обшивкой прямо у растопленной печи, а только потом сам направился за ширму, чтобы переодеться. Вернувшись уже в более подобающем виде, он убрал со стола кувшин и уселся напротив, подперев подбородок.
Обстановка в комнате Драккона выглядела весьма скудной: на месте этого совсем не бедного (судя по одежде) господина Элмерик бы побрезговал останавливаться в такой дыре. Бревенчатые стены были сплошь изъедены древоточцами и наверняка служили домом для целого полчища клопов. Ковёр на полу протёрли до дыр прошлые постояльцы – сложно было даже примерно угадать его изначальный цвет.