мне показалось, очень по-детски. Для нашего лейбла не прокатит. Слишком примитивно, что ли… Рифмы корявые, звук какой-то левый…
– Послушай-послушай, ну я же тебе объяснял, что мы играем в новом стиле. Сейчас это очень актуально… Такой, понимаешь… такой гангста-трэш.
– Гангста кто?
– Трэш. Трэш – это то, что сейчас реально покатит, я кожей чувствую. Врубись, был гламур, но гламур сейчас в полном отстое. Сейчас модно все рваное, грязное, отстойное, мат, подворотни…
– Что-то я путаюсь. Гламур отстоен, а отстой моден. Но если отстой моден, а гламур сам по себе и есть отстой, то получается… Туфталогия какая-то получается. – Жора выходит из ресторана. У него звонит телефон. – Я перезвоню, – отвечает он и делает еще один шаг вперед.
– Fuck… – Я двигаюсь вслед за ним. – Ну как ты не понимаешь! Гламур – это когда клубы, дорогое бухло, кокос, ухоженные телки. Это уже демоде. А тут другое. Реально, совсем другое. Немытые патлы, винт, бейсбольные биты, девяностые…
– А тебе в девяностых-то сколько было? Ты же родной брат Олимпиады-80, или я на пару лет ошибся?
– На самом деле это не важно. Сердцем я там. Что, обязательно быть неврубным старпером тысяча девятьсот затертого года рождения для того, чтобы писать про ту эпоху? Где отстойные небритые чуваки с улицы, на дорогих тачках, которые по итогу трахают всех этих ухоженных девиц? Это… это как глоток воздуха посреди душного мегаполиса. – Я подбираю слова, которые должны бахнуть по его сознанию наотмашь. – Это как незащищенный секс в мире, где свирепствует СПИД, опасный, как бритва, острый, как нож гопника, и все такое…
– Андрей, как дорогие тачки у тебя вяжутся с отстоем? И потом…
– Ну… это как один из вариантов. Ты не за то хватаешься, это совсем не главное. Дорогие тачки – один из вариантов. Понимаешь, это напоминает гангста-стили Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Все поют про одно и то же, но с вариациями.
У него снова звонит чертов телефон. «Да-да, уже выехал», – отвечает Жора и отключается. Теперь он уже не уходит, а напротив, разворачивается ко мне и, пристально глядя в глаза, говорит:
– Андрюх, я к тебе очень хорошо отношусь, но это напоминает картинку, как собрались бы малолетки, выпили водки и в один микрофон, перебивая друг друга, начитали ломающимися голосами кривые тексты про зону, где они никогда не были. Сплошной мат, мусора, мобилы, бэхи и прочие фетиши мира, в который они стремятся. Бред, в общем. Знаешь, если тебе нравится, то читай свой трэшер-рэп…
– Гангста-трэш, Жора, гангста-трэш. Ради всего святого, не путайся в терминах, это основа любой идеологии!
– В общем, ты его читай, свой трэш, дома, и не показывай никому, кроме друзей. Никто это не издаст. Слишком наивно и непрофессионально звучит. Все, побегу дальше…
– Послушай, ты не можешь так со мной разговаривать, окей? – Я делаю последнюю попытку вернуть ситуацию под контроль и заставить его послушать еще раз. – Я не какой-нибудь там Тимати, я знаю улицу. Я вырос на улице. Ты просто вдумайся в эти строки, брат:
Четыре утра, Тверская,
Над канализационными люками пар.
Мокрая