новенькой поползли слухи, что, не ровён час, колдовскими чарами Настёна владеет, иначе как бы смогла захомутать такого справного парня, который вообще на баб внимания не обращал за все годы, как с фронта вернулся.
И не только девки сохли по завидному работящему жениху. И опытные в делах соблазнения, изголодавшиеся по мужику вдовушки подкатывали, и подговорённые опытные свахи с ним издалека разговор на тему женитьбы не раз заводили, а всё без толку. И тут нате вам, невесть откуда взялась краля и захомутала. Да ладно бы разбитная была да развесёлая, а то скромница, какой свет не видывал, слова сказать по-людски не может. Всё молчком да молчком.
И невдомёк деревенским было, что и у Аника с гостьей не ладится. Чурается она его, и что спят порознь, хоть в баню и вместе ходят. Но баня-то в деревне, известно, не для плотских утех. Издавна повелось, что и соседи семьями вместе парятся. Эка невидаль!
Но Анемподист с каждой субботой, когда все деревенские бани топят, стал отмечать, что тело Найдёны наливается соком, что становится она всё справнее и справнее. И кости уже мясцом обросли, и грудки округлились. Одним словом, уже не на подростка стала похожа, какой он её из лесу принёс, а на вполне оформившуюся молодку.
И вот снова банный день по всем деревням. Аник опять гостью как следует попарил берёзовым веником с добавленными в него можжевеловыми ветками от нечистой силы, спинку лыковой мочалкой натёр, ополоснул и, отсылая в предбанник, шлепнул по округлившейся попке, потом сам как следует напарился с охами да кряхтеньем, холодной водой окатился, на лавке полежал, ещё веничком побаловался, помылся и, как заново народившийся, домой пошёл. А там уже самовар на столе шумит, и Настёна, раскрасневшаяся от бани, у стола сидит, подбородком на ручки оперлась, хозяина ждёт.
– Ой, как хорошо-то! – оторопел Аник, потому что обычно после бани гостья сразу же укладывалась в постель и задёргивала занавеску.
Настёна взяла чашки, сняла с конфорки заварник с запаренными листьями чёрной смородины и мяты и стала наливать чай.
Анемподист отлил из чашки в блюдечко, подул на него и с присвистом, смакуя, начал глотать обжигающий напиток. Выпил первую чашку, подвинул Настёне. Та молча наполнила и подала обратно.
– Дак ты это, чё всё молчишь-то? С коровой разговариваешь, а со мной молчишь.
– Боюсь я тебя…
– Вот те на! – встрепенулся Леший. – Это за што ты меня боисси-то?
– Не знаю… Сила в тебе какая-то непонятная… Страшно мне… – еле слышно ответила Настёна и опустила взор, разглядывая чашку.
– Не-е-ет, в лесу одной не страшно было, а со мной ей страшно, – недоумённо, будто сам с собой, заговорил Анемподист. – Я тебя што, обидел чем? Напугал? Слово нехорошее хоть раз сказал?
– Не-ет, просто ты такой сильный, что мне с тобой рядом страшно.
– Дак чем же это я тебе так страшен-то?
– Не знаю… Духом своим сильным… ты же не боишься ничего, и мне от этого страшно делается.
– Ладно, ты