ладно, Вася, – говорит он Голикову уже не тем полуофициальным, полунасмешливым тоном, каким обычно разговаривает с ним, а задушевно, как другу, – докладывай, что придумал.
Ефрейтор садится на землю рядом со старшим сержантом, и они добрых полчаса обсуждают план Голикова во всех деталях. А когда командир роты капитан Кравченко в сопровождении командира взвода лейтенанта Захарова спускается в овраг, чтобы подготовить Брагина и Голикова к выполнению задания дивизионного инженера, он видит двух друзей, с увлечением бросающих в деревянную раму завернутые в тряпку пакеты.
Высокий, худощавый Голиков, изгибаясь и прищуриваясь, забрасывает свой пакет не только без промаха, но еще и с каким-то артистическим изяществом. Коренастый, приземистый Брагин проделывает то же самое проще, безо всяких внешних эффектов, но так надежно и основательно, как привык делать все и в мирное время на своем заводе, и в дни войны на фронте. И если у Голикова во всем чувствовалось удальство, то у Брагина преобладало чувство долга, сознание ответственности за порученное дело.
Заметив командира роты, саперы кладут на землю свои пакеты и спешат к нему с докладом.
– Разрешите, товарищ капитан… – начинает Брагин, но Кравченко лишь машет на него рукой.
– Все и без того ясно, – говорит он, и в голосе его звучат довольные нотки. Подойдя к лежащим на земле пакетам, он коротко спрашивает, поднимая один из них и взвешивая на вытянутой руке:
– Сколько?
– Три кило двести, – поспешно отвечает Голиков.
– Значит, по восьми больших толовых шашек? Ну что ж, пожалуй, достаточно.
…Саперы молча ползут друг за другом – Голиков впереди, Брагин чуть-чуть сзади. (Капитан, наблюдавший за их тренировкой, решил, что ефрейтор точнее забрасывает пакет в отверстие рамки, и приказал ему первому бросить заряд в амбразуру дзота.)
Ночь непроглядно темна, но наши артиллеристы открыли такой огонь по дзоту, что все вокруг полыхает теперь вспышками разрывов снарядов. Пехотинцы, ползущие следом за саперами, тоже ведут почти непрерывный огонь по амбразурам и примыкающим к дзоту окопам.
Брагин и Голиков еще днем тщательно изучили в бинокль все подступы к дзоту и довольно уверенно продвигаются теперь вперед, используя для укрытия каждый бугорок, каждую неровность местности. Над головами их шумят снаряды нашей артиллерии, свистят пули автоматчиков. Кажется, приподними чуть-чуть голову – и все будет кончено. А нужно ведь подползти как можно ближе к дзоту, чтобы у заранее намеченного ориентира вскочить на ноги, как только прекратит огонь наша артиллерия, и мгновенно забросить в черное отверстие амбразуры тяжелый груз взрывчатки.
Брагину кажется все время, что Голиков ползет слишком медленно.
«Страшно ему, наверное…» – невольно думает он.
Старшему сержанту тоже страшновато, но он воспитал в себе такое чувство долга, которое выше всех остальных его эмоций, и это помогает ему владеть собой. Голиков же кажется