В последние годы ее жизни, кто не был с ней знаком, отворачивался от бедной старой женщины, которая сделалась до того непомерно толста, что возбуждала отвращение <…> Но ее друзья знали, какая душа живет в этом отталкивающем теле. Без сомнения, она – одна из самых симпатичных женщин, встречавшихся Наполеону на его жизненном пути».
Не менее интересно и мнение Фредерика Массона:
«Даже в последние свои дни, совсем старая, совершенно не похожая уже ни лицом, ни вообще внешностью на прежнюю триумфаторшу, она говорила о Наполеоне с дрожанием в голосе, с искренним волнением, которое передавалось слушавшим ее молодым людям – теперь почти старикам – с такой силой, что они не могут забыть об этом до сих пор. Но она вызывала перед ними не образ любовника, а образ Императора».
Глава 8. Императрица Жозефина
Многие историки отмечают, что Жозефина вела с Наполеоном жизнь, полную тревог и волнений. Почему? Да потому, что с некоторых пор она постоянно терзалась ревностью и страхом, что более молодая и плодовитая соперница может вытеснить ее и занять место около мужа, которого она с каждым месяцем любила все больше и больше. И, надо сказать, ей было чего бояться, ведь Наполеону сопутствовала просто сказочная удача, и его гений давал достаточно оснований для того, чтобы его жене могла завидовать любая женщина.
Живя так, Жозефина явно чувствовала бы себя более спокойной за свое будущее, если бы у нее был ребенок. Конечно, Наполеон усыновил Эжена, ее сына от первого брака, но этот факт не представлялся ей стопроцентной гарантией.
У Жозефа и Люсьена, братьев Наполеона, до сих пор рождались лишь девочки, и тогда Жозефина обратилась к своей дочери Гортензии, как к возможной спасительнице. Ее выдали замуж за Луи Бонапарта, и она быстро оправдала возлагавшиеся на нее надежды, в первый же год замужества родив сына. Но и этому ребенку не суждено было стать избавителем Жозефины от всех ее страхов. Безусловно, нужен был свой ребенок, настоящий наследник, и от этого было никуда не деться.
Фредерик Массон констатирует:
«Уже во время первой Итальянской кампании она пустила в ход с Бонапартом игру в беременность; но тогда это был предлог, чтобы не ехать к нему; она видела, как он поймался на эту удочку; она поняла, что инстинкт отцовства силен в нем. По мере того как поднималась его звезда, она начинала понимать, что материнство должно быть для нее не предлогом, но целью. Трон, по ступеням которого он неуклонно поднимался, подразумевал обеспеченное наследование».
Жозефина не могла не понимать, что вокруг ребенка сплелось все – и честолюбивые замыслы одних, и тревоги других. В самом деле, каждый из братьев Наполеона, поднимавшегося все выше и выше, мечтал быть продолжателем его дела, а его сестры (особенно Каролина) уже открыто ставили вопрос, не могут ли и их мужья тоже рассматриваться в качестве наследников. Наконец, и все французы, пережившие за последнее время столько государственных переворотов, жаждали стабильности, измеряемой не сроком жизни одного, пусть даже самого выдающегося,