осмысленными до такой степени, что Люку показалось, что с ними тоже можно поболтать. То есть не болтать ногами, а болтать с ногами. Чушь-чушь-чушь! Дрожь угловатыми колючими импульсами колотила все мышцы, и мысли о Нате и лавине улетели куда-то в подсознание или еще глубже.
Глаза неожиданно, безо всякого разрешения, открылись сами, и он увидел, что из рогожи прямо перед ним вылетела с мягким пуком деревянная пробка, засветив круглую дырку. Люк сглотнул от испуга, и его внимание раздвоилось между уже образовавшимся отверстием, куда с шипом выходил воздух, и дрожью, которая стала успокаиваться. Рогожа рывком слетела в сторону, и над глазами горнолыжника склонилась голова пожилого китайца в меховой шапке, на которой сидели круглые, как у газосварщика, очки.
Восточный человечек улыбкой превратил свои и так узкие глаза в крохотные щелочки и быстро проговорил:
– Вот уже как больсой, вот молодеца, вот очень-переочень хоросо! – и чуть отстранился, как бы любуясь.
Люк силился ответить, но губы, как и правый глаз вначале, с этим не согласились и не стали шевелиться.
– Нисево! Хоросо! – засмеялся дряблым смехом чудной китаец, а затем опять придвинулся и доверительно, даже пожалуй, душевно, спросил: – Какать хосесь? – и весело подмигнул.
И тут вдруг со всей оглушающей отчетливостью Люк понял, чего ему хотелось больше всего на свете. Ему очень хотелось какать.
Француз сел торчком и уставился на китайца, который, сложив ручки лодочкой у груди, с умилением смотрел на процесс вставания.
– Туда, туда! – китаец махнул легкой, как осенний листок, ладошкой, и внутренняя сила сорвала Люка с места. – Ты тужься, тужься сильнее! – крикнул ему в спину странный собеседник.
В туалете все произошло быстро, и сразу после этого, как благодать из космоса, пришло облегченье. Внутреннее сознание, собиравшее силу по членам, вдруг истончилось и слилось с сознанием собственным, и это уже не казалось странным. Глаза хлопали синхронно, и рот стал открываться. Люк даже не заметил, что и ноги, и руки перешли в полное его подчинение, и с ними уже не хотелось разговаривать, потому что в них уже был он сам.
Он вышел из кабинки ровной походкой и остановился у лежака, на котором сиротливо лежала его рогожа. Китаец, повернувшись к нему спиной, расположился на скамеечке уже у второго лежака, на котором торчком сидела Ната. Восточный человек, как волшебное заклинание, опять повторил странное приглашение, и в стеклянных глазах девушки проснулся разум. Она резко спрыгнула со своего деревянного ложа и раскоординированной и развинченной походкой, сшибая углы, пролетела к заветной кабинке. Люк только успел отскочить с ее пути. Он хотел окликнуть ее, но, сами понимаете, куда и зачем она направлялась, и он смущенно прикрыл рот ладошкой.
– Э-э, – протянул со своего места восточный человек. – Говорить не мозесь пока, рано, вот возьми. – Он протянул стакан: – Водиски попей.
Люку очень захотелось пить, и он одним всхлипом всосал воду.
– Еще, –