три после похорон приезжаю я к Вале, а мать её, увядающая, но всё ещё с рельефной фигурой, в подковырке и спроси:
– Частые письма, одна-две встречи в месяц… Не надоело? Не собираетесь ли вы, ромева,[40] быть вечным женихом?
– Вот перейдёт Валентина на третий курс…
– А почему у вас такое условие?
– Да не моё, а вашего благоверика Нифонта Кириллыча. Он поставил условие: вот будет Валентина на третьем курсе, тогда и…
– Ахти мнеченьки!.. О Господи! Нашли какого дуралейку слушать! Один дурак послушался другого. Какая несурядица! Вы б спросили у него, сколько мне было, когда я стала его женой. Шестнадцать! А Вале уже было семнадцать. Не к тому человеку вы шатнулись на серьёзный разговор. Не к тому! Да приди ко мне, в то же лето, после выпускного, и свертели б свадьбу!
Через месяц мы расписались с Валентиной.
В Светодаре я снова прилип к своей газете.
К той поре Васюганом там уже и не пахло. Он окончательно и полностью внедрился в святую работу Коммунистического Государства Будущего. Тук-тук-тук! Я ваш вечный друг!
Вдруг из Москвы нагрянула строгая бумага. Строжайше предписывалось мне получить квартиру в доме-новостройке в Москве!
И всё это по воле старушки, у которой я когда-то снимал койку.
Старушка была единственной дочкой у расстрелянных репрессированных родителей. Их расстреляли только за то, что отец сказал, а мать подпела, что у нас строителям мало платят, а на Западе хорошо платят. Они были строители.
Старушка завещала мне свою халупку, без слезы не взглянешь. Халупка гнила в черте столицы. Вскоре после смерти старушки домок её пошёл под снос.
Вот так по завещанию мне выпала новая квартира в Москве.
В каком кино такое увидишь?
И мы с Валентиной переехали в Москву.
Глава третья
Зачем в люди по печаль, коли дома плачут?
В ветреный день нет покоя, в озабоченный день нет сна.
1
Грохоча коваными сапогами, по вагону тяжело семенила проводница. Мятым, сырым со сна шумела голосом:
– Ряжск!.. Ряжск!.. Ряжск!.. Никто у меня не хочет проспать Ряжск? – И тише, себе одной: – Вот поперёчная! Сама проспала…
В конце вагона не то пожаловалась кому, не то спросила себя:
– А ведь лежал тут один до Ряжска?
– Стрянулась! Да он уже далече. Палкой не докинешь… Уже, поди, дома у сестре чёртову кровь со́дит!
– Так-то оно ловчее, – успокаиваясь, согласилась проводница и заколыхалась назад, к своему купе, зябко поводя просторными плечами и кутаясь в платок.
Роман «Что посмеешь, то и пожнёшь» Страница рукописи. Черновик.
От двери потянуло свежаком.
Топот. Голоса:
– Серёж! Гнездись тут!
– Дальшь, ма, дальшь! Это ещё не наши места.
– Сядем – наши будут.
– А придут с билетами? Что тогда?
– Там война план скажа. А покудушки садись.
Легло