должно было произойти. Назревающее событие стояло в воздухе, предчувствие клубилось под потолком, но пока не открывалось. Я чувствовал это всем: и больной головой, и побаливающим еще синяком, и почему-то слегка дрожащими руками. В комнате прозвенел звонок. Это?
– Кто это? – заорал я, вынырнув наполовину из ванной. – Верка, кто это?
– Это был Пашка, – сказала Верка из-за двери, проходя на кухню. – Едет в Питер. Сейчас проезжает поворот на Новгород. Желает тебе скорейшего выздоровления.
– Спасибо, – сказал я упругой водяной струе, бьющей меня из крана по подъему правой ноги. Нет. Не это.
– Ты будешь пить кофе или нет? – закричала Верка из кухни.
Я кое-как смыл с себя пену, завернулся в Вовкино бескрайнее полотенце и проник в Веркино царство. На столе дымились две чашечки кофе.
– Что это тебя так понесло? Последнее мальчишество? – спросила меня Верка.
– Далеко не последнее, – протянул я. – Вера, ты считаешь, что это кофе?
– Я считаю, – сказала Верка, садясь напротив меня и подпирая подбородок маленькой волшебной рукой, – что тебе нужно завести ребенка.
– Может быть, сначала завести женщину? – осторожно спросил я.
– Женщину нельзя «завести», – объяснила мне Верка, – она или есть, или нет.
– А откуда же возьмется ребенок? – не понял я.
– Подбери другой глагол относительно женщины, горе-писатель, – посоветовала Верка.
– Горе-писатель описывает горе, – сказал я. – Счастье-писатель – описывает счастье. Зло-писатель описывает зло. Писатель-повар пишет кулинарные книги. Вера, дай чего-нибудь поесть?
– Изменяешь своим принципам? – засуетилась Верка. – Ты же ничего не ешь с утра?
– Оказывается, ем, – ответил я, начиная расправляться с неестественно толстым импортным окорочком.
– Ты ничего не забыл? – спросила Верка, ставя на стол бутылку водки и наливая в два стаканчика по капле. – Сегодня тот день.
Я посмотрел на грустное Веркино лицо, на эти два стакана и не смог вспомнить.
– Какой день? – спросил я у Верки.
– А я-то думала, что в этом году ты начал его заранее отмечать, – сказала Верка, поигрывая стаканчиком в руке и заставляя водку переливаться изнутри с одной его грани на другую.
– Так сегодня… – начал догадываться я.
– Да, – сказала Верка, – сегодня день рождения Риты. И сегодня пятнадцать лет, как она исчезла.
Сестра молча смотрела на меня. Смотрела с тем выражением, с каким смотрят на фотографии давно умерших родственников, боль утраты которых уже растворилась, и осталась только светлая печаль и отстоявшаяся нежность. Она смотрела на меня, а я сидел с непроглоченным куском курицы во рту и думал, что эта моя паршивая жизнь движется по спирали, и сегодня как раз тот день, когда я как никогда близок к давно прошедшему мгновению моей жизни, когда, придя вечером домой, не обнаружил ничего, кроме