природой. В этих чертах мы распознаём импрессионизм. Это название было выбрано удачно; речь шла о людях, действительно «находящихся под впечатлением» перед небом, перед деревьями, перед жизнью при разном свете. Это ослеплённость ночных птиц от света дня, и это также смятение первобытных людей, ошеломлённых дикарей перед сверканием звезды, перед величием стихии. Ни тем, ни другим, всё-таки, никогда не пришло бы в голову видеть в своих потрясениях непосредственно художественную эмоцию. Чувствуя, что она происходит, прежде всего, из религиозных переживаний, они культивировали её, выверяли её, применяли её, воздвигая затем свои гигантские монументы, выводя стиль их декора, создавая в качестве подобия, как сам Бог, экспрессивные образы своих представлений о вселенной. Впрочем, импрессионизм был ничем иным как мгновением в изобразительном искусстве, исполненном, единственно и скудно, религиозности. Отдельно от нескольких мастеров, великолепно одарённых, уверенных в себе, мы видим толпу последователей, неофитов, демонстрирующих своими картинами, что они обожают свет, что они находятся в непосредственном общении с ним, и они это доказывали тем, что ни в коем случае не смешивали цвета, так что было достаточно размазать по холсту краски, чтобы стать художником, так становятся христианами после крещения: для этого не нужно согласия того, кто крестится. И было достаточно, чтобы у тебя не было вкуса, необходимого для достижения мастерства. Я уже не говорю о тех импровизированных художниках, всех возрастов, не получивших предварительно надлежащего образования, ставших художниками для получения наживы, потому что её легко было получить в искусстве, где правил случай. Невежество и буйство, вот что характеризует импрессионизм. И, говоря о невежестве, я имею ввиду, в большинстве случаев, полное отсутствие культуры; поскольку, что касается науки, её втискивали повсюду, к месту и не к месту; себя к ней причисляли; сам Эпикур был в основании системы, о которой идёт речь, и теории физиков того времени показывали достоинства самых жалких импровизаций.
Но это время прошло. Эти абсурдные живописные пробы уже присоединились в музеях к шедеврам и к не шедеврам, сваленным там в одну беспорядочную кучу. Сейчас есть место для искусства более благородного, более размеренного, лучше упорядоченного, более культивированного. Будущее покажет, какую часть влияния на эту эволюцию оказали такие восхитительные примеры изобразительного искусства, как те, что принадлежат Сезанну, одинокий и остервенелый тяжёлый труд Пикассо, внезапная встреча с Матиссом или Дереном, которой предшествовали встречи с Дереном и де Вламинком. Успехом уже вознаграждены картины Пикассо, Матисса, Дерена, де Вламинка, Фриеза, Марке, Ван Донгена. Необходимо, чтобы точно так же были прославлены работы Мари Лорансен и Жоржа Брака, чтобы позволили проявиться чистоте картин Валлоттона, чтобы поставить на заслуженное место такого мастера, как Одилон Редон. И я не сомневаюсь, что время решит поставленную мною перед ним задачу.
Вот Жорж Брак. Он ведёт удивительную жизнь. Он страстно, изо всех сил стремится к красоте, и он