аудиторией.
– Как там, у Иры дела? – перед самым Ириным домом спросил Сафронов.
– Как обычно, – равнодушно ответствовал Игорек. – Ты же знаешь, как она живет. В ее подъезде только она одна не сидела. Все остальные – зеки. У нас же на правом берегу везде так. Редко кто на зоне не чалился. Тяжело ей с такими соседями. Она же с книжками все или растения свои перебирает, гербарии, мы ей сейчас на дом разрешаем работу брать. Институт оформление коллекции завершает, выходим на европейский уровень. Так она днем и ночью за микроскопом сидит, рассчитывает к новому году закончить.
– И?
– А неделю назад соседка ночью к ней постучала. Мужик ее, бывший зек, четыре ходки, разбушевался. Морда у соседки разбитая, кровь капает, сама плачет. Полицию боюсь, говорит, вызывать. Может, ты с ним, Ира, поговоришь? И Ира, дура, зашла в квартиру, зек этот сбил ее с ног, ударил куда-то, она не помнит, начал глаза выдавливать. Ей, женщине… Кто-то полицию все же вызвал. И этот зек подал в суд на Иру за незаконное проникновение в жилище. А ты ее знаешь, для нее это что смерть, она теперь ни спать, ни есть, ни ходить толком не может.
– А соседка что же? – спросил Сафронов.
– Обычное дело, на стороне мужа. Дескать, ничего не знаю, никто ее не бил, сама Ира виновата.
– Гады… – пробормотал журналист.
Машина завернула во двор напротив заброшенного пивного завода.
– Пиво-то помнишь наше? – кивнул Сафронов в сторону предприятия.
– Конечно. Говно было пиво, если честно.
– Но продавалось хорошо.
– Да, это они смогли.
– Если б немцы не купили завод, так бы до сих пор и работал.
– Слушай, я к Ире не пойду, некогда мне, в институт надо, – проговорил Игорь, – вы уж посидите там и за меня.
Сафронов немного расстроился. Иру он любил, но с игоревой болтовней вечер прошел бы легче. А Ира… Она загрустит, вспомнит своего Кольку, его умирание…
– Вот здесь он лежал, – Ира показывает куда-то в угол, куда Сафронов не очень и смотрит. – Скрючился сразу после нового года и уже не распрямлялся до самой смерти. Четыре месяца.
Они вернулись на кухню, Ира включила кофе. Эти истории Сафронов слышал не раз, но Ире по-прежнему необходимо выговориться. Потерпим.
– А в последний месяц боли стали совершенно невыносимыми. Так говорили врачи. Сам-то Колька молчал, только изредка тихонько постанывал. Терпеливый был. Но умирал в страшных муках. Только наркотические средства могли бы ему помочь, ты же знаешь. Но это ж наркотики, их нам не давали. Аскорбиновую кислоту принимайте – мне сказал доктор. Я заплакала, развернулась, пошла. А что сделаешь?
– Да, это Ира, – подумал Сафронов, – наш человек. Она не будет кричать, требовать, возмущаться, драться, противиться. Развернется и молча пойдет умирать.
– Кофе горчит, – неожиданно молвил Сафронов.
– Да, – оживилась Ира. Похоже, она сама немного устала от собственных