могучего родителя не только на свой предмет, но и на природу подростковой преступности, на терпимость и готовность пойти навстречу тому, с кем жизнь была так неласкова.
– Звоните, если у мальчика будут проблемы. Я имею в виду не только по информатике, но и вообще… И приходите в школу почаще – это лучший способ не упустить ничего… – на прощанье она, единственная из всех педагогов, крепко пожала Рублеву руку.
Это понравилось, взволновало. И когда сын робко поинтересовался возможностью поработать у Подберезского для покупки компьютера, Борис Иванович пришел к Алене снова. И снова остался доволен этим визитом. Учительница быстро разобралась, что заботливый папа знает о ее предмете и основном инструменте, ему сопутствующем, очень мало. Не стала ни стыдить, ни высокомерничать, а просто вырвала листок из блокнота и подробно написала, что нужно покупать и где. Внизу приписала приблизительные цены, сверх которых переплачивать нет смысла.
– Москва огромна, Борис Иванович, продавцов не счесть… Но этих я знаю лично – земляки. Смело можете ссылаться на меня как на учительницу вашего ребенка, это учтут.
– Какой он ребенок – парень, – улыбнулся Комбат.
– Ребенок-ребенок. Пока отец жив и заботится, сын ему приходится ребенком. Зачем этого стесняться?
«Сама ты ребенок», – ласково подумал Рублев, повторно пожимая крепкую сухую ладошку Алены Игоревны. По пути домой он с удовольствием вспомнил окончание разговора с учительницей и решил, что ребенком назвал ее зря: лет двадцать семь, а то и тридцать наставнице есть, не вчерашняя студентка.
Компьютер они с Серегой купили на следующий день после консультации, и пока он сбоев не давал. Когда сын был в школе, отец, случалось, включал его главную игрушку и пытался разобраться, чем лично ему эта штуковина может быть полезна. Ничего, кроме дурацкого пасьянса, самостоятельно освоить не удавалось, но он свято верил, что машина эта может гораздо больше, – ведь не ради виртуальной колоды карт плачена немалая сумма.
Рассматривая очередной конфетный фейерверк, весь в блестках и красном искрящемся серпантине, Рублев вдруг вспомнил о Сережиной учительнице информатики и даже покраснел от этой мысли. Сын, конечно, ни за что не поймет, если папаша заявится в школу с букетом цветов и коробкой конфет и преподнесет все это Алене Игоревне. Хотя если в День влюбленных, то такой жест можно расценить как гнусное предложение (Рублев даже поморщился на ходу, представляя Сережкино и Танюшкино лица, узнай молодежь о его «старческой» блажи). Надо спросить у Андрюхи, хотя откуда ему знать, бездетному холостяку? С сыном, что ли, посоветоваться – тот скажет: «Давай букет, я сам предам». Или, еще хуже, напомнит, что в сентябре родительский комитет собрал деньги на все плановые букеты, которые полагается вручать организованно.
С этими волнующими мыслями Комбат вошел в кондитерскую и сразу увидел Алену. Она сидела за маленьким двухместным столиком с заплаканным