осуществимым, а его применение справедливым по отношению к тем, кто с ним сталкивается. Но законы имеют и символическое значение: это указательные столбы на дороге общественного развития, и то, как законодатели видят общество, так оно и должно развиваться. Кроме того, если собрать все «либеральные» реформы 1960-х вместе, они предстанут как нечто большее, чем просто отдельные части. Эти реформы создали радикально новую систему взглядов, которая определяет поведение новых поколений.
Хотя Британия навела свой особенный лоск на эти тенденции, общество потребительского изобилия, к которому они привели, прежде всего можно найти в Соединенных Штатах. Я впервые посетила США в 1967 году, приехав туда по одной из программ «лидерства», проводимой американским правительством с целью собрать перспективных молодых политических и деловых лидеров со всей страны. В течение шести недель я изъездила Соединенные Штаты вдоль и поперек. Радостное волнение, которое я тогда испытала, никогда на самом деле не утихло. На каждой остановке меня встречали и предоставляли жилье дружелюбные, открытые, щедрые люди, приглашавшие меня в свои дома и жизни и с очевидной гордостью показывавшие мне свои города и поселки. Кульминацией стал мой визит в космической центр НАСА в Хьюстоне. Я познакомилась с программой подготовки астронавтов, которая уже два года спустя помогла человеку шагнуть на Луну. Как живой образец «утечки мозгов», от которой страдала чрезмерно контролируемая, задавленная налогами Британия, я встретила человека из Финчли, который уехал работать в НАСА, где мог полностью реализовать свои таланты. Я не видела в этом ничего плохого и действительно была рада, что британский ученый делает такой важный вклад. Но никоим образом Британия не могла надеяться конкурировать даже в более скромных сферах технологии, если мы не были готовы научиться экономике свободного предпринимательства.
Я съездила в Москву с любезным Полом Ченноном и его женой. Наша насыщенная программа включала достопримечательности не только Москвы, но и Ленинграда (бывшего, ныне опять Санкт-Петербурга) и Сталинграда (Волгограда). Но хотя названия городов могли меняться, пропаганда оставалась прежней. Это был неослабевающий, бесконечный поток статистики, доказывающей промышленное и социальное превосходство Советского Союза над Западом. Возле картинной галереи, которую я посетила, стояла скульптура кузнеца, выковывавшего молотом меч. «Это символ коммунизма», – с гордостью сообщил мне гид. «Вообще-то нет, – ответила я. – Это из Ветхого Завета: „И перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы“. Крах тяжеловесного эстета. Воскресная методистская школа приносила свои плоды.
И все же из-за официальной пропаганды, серых улиц, пустых магазинов и плохо содержавшихся блочных домов для рабочих проглядывала человечность русских. Я не сомневалась в подлинности слез, когда пожилые люди в Ленинграде и Сталинграде рассказывали мне о своих страданиях во время войны. Молодые