война, так почему же вы продолжаете страдать? Есть ли среди вас хотя бы один по-настоящему счастливый человек? И ты, Софи! Ты счастлива в своих творениях, своей самодостаточности, ты не обременена материнством или другими повседневными заботами, ты порхаешь беззаботно, принимаешь любовь и почитание как данность, и при этом ты продолжаешь быть несчастной. Что за капризное создание человек, что ему всё мало! Впрочем, – усмехался он, – я и сам такой же. Почему я всё брежу о несбыточном, жду чего-то в будущем, не находя, не чувствуя счастья в настоящем? Ведь мне повезло больше, чем этим несчастным смертным, окружающим меня, я почти непобедим, и всё равно я страдаю, вызывая из памяти прошлого картины давно ушедших времён. Что же я сам за несносное создание, которое никак не может найти счастья под этим вечным небом, не может наконец отвернуться от прошлого и уверенно посмотреть в будущее?
Он насыщался кровью и раздумьями, возвращался в гостиницу и неслышно входил в комнату к спящей Софи. Там он тихо смотрел, как она спит, улыбается или хмурится во сне, её длинные волосы разметались по подушке, веки подрагивают, губы слегка шевелятся, беззвучно произнося слова во сне. Иногда она просыпалась, бессознательно ощущая чьё-то чужое присутствие, и тогда он отступал в тень кровати, она же смотрела вокруг невидящим взглядом и снова проваливалась в сон. Кошмары больше не приходили к ней, она смотрела во тьме в пустоту и иногда видела там зверя, неспешно бредущего в одиночестве по ночной пустыне. Иногда он останавливался, поворачивался и молча смотрел на неё. – Кто ты, зверь? – спрашивала Софи во сне, но вопрос её оставался без ответа. Иногда она видела во сне Дима, и тот тоже уходил от неё вдаль в пустыню, оставляя её в одиночестве. В такие минуты она хмурилась во сне и просыпалась. Наутро она не помнила своих снов.
А днем Софи недоумевала, почему же Дим избегает общения с ней. Снова и снова прокручивая в голове события той ночи в монастыре, она пыталась вспомнить, не обидела ли она его, не задела ли его чувства ненароком. И эта волчья голова… Дим запретил убирать её до их отъезда, и теперь она торчала на палке на заднем дворе гостиницы. Софи видела её из окна и каждый раз вздрагивала от ужаса и странного чувства покорности, подчинения, овладевшего ей в ту минуту, когда она увидела Дима, вернувшегося с удачной охоты.
– Мы словно первобытные люди, – улыбалась она, – ушли в своём развитии бесконечно далеко вперёд, и до сих пор жаждем отдаться мужчине, вернувшемуся с удачной охоты на мамонта.
Под конец она решилась и подошла к Диму, так, что он не мог избежать разговора с ней.
– Я хочу снять ту сцену, – решительно сказала она, – тебя, возвращающегося с охоты и несущего на плечах эту безжизненную тушу. Охотник и его добыча, первобытное желание и утолённая жажда убийства – как это было бы прекрасно!
– Первобытные кровожадные страсти, – улыбнулся Дим, впервые за эти дни посмотрев ей прямо в глаза, – и ты наверняка хочешь, чтобы я был в одном белье?
– Без белья, словно