вы мне собирались продавать? – спросил я.
– Я только была посредником у другого человека. Если я продала бы товар, то взяла бы у хозяина. А у меня самой товара нет. Можете обыскать мою квартиру, – с жаром проговорила она.
– Ну, мы это сделаем без вашего предложения, а пока в таком случае скажите, у кого же вы должны были взять товар? – задал я вопрос.
– Ну, а это – хоть расстреляйте меня на месте – не скажу. Ни за что не скажу! – уже истерично кричит она.
– Что же, придется вам посидеть в подвале, пока не скажете, – спокойно сказал я.
– Товарищ красноармеец, – обратился я к часовому, сопровождавшему женщину ко мне и ожидавшему у двери, – отведите гражданку обратно в комендатуру, и пусть ее посадят до моего распоряжения.
Красноармеец подошел к женщине. Она встала и направилась к двери; однако, не дойдя, она резко повернулась и, рыдая, говорит:
– Ах, не сажайте меня в подвал. У меня ребенок, что я буду делать? Господи, Господи! Я все скажу, только не сажайте.
– Так, я вас слушаю, – сказал я, приглашая занять место.
– У меня нет товара. Товар принадлежит Ахун-баю, кашгарскому купцу, который давал продавать мне на комиссию. Я бедная женщина, у меня ребенок. Нечем жить, – говорила она с трудом, сквозь рыдания.
– Скажите адрес Ахун-бая, – требовал я.
– Он живет на Урбе, – называет улицу. – Только, ради Бога, не сажайте меня в тюрьму.
– Хорошо, я должен проверить ваши показания, но я предупреждаю вас, что за контрабандную торговлю следует три года тюрьмы, и вы их получите, если сказали неправду. А если вы сказали правду, то мы посмотрим, что можно сделать для вас. Сейчас же вы посидите в комендатуре, пока я проверю ваши показания.
Через полчаса я, снабженный ордером на обыск и арест, подъехал к ее квартире. Калитка была не заперта. Пройдя двор, я вошел в коридор и увидел направо кухню. Стоя у шипящего примуса, худенькая девочка лет двенадцати, надев передник матери, что-то размешивала в кастрюле.
– Как тебя зовут, девочка? – спросил я, подойдя к ней.
– Ольга, – ответила она, продолжая свое занятие.
– А что ты делаешь, Ольга? – спросил я.
– Мамы нет дома, и я смотрю за обедом, чтобы не пригорел, – ответила она.
– А где твоя мама? – опять задал я вопрос.
– Она ушла в город и придет к обеду. А ты можешь подождать ее, – предложила она, – она скоро придет.
Я смотрел на эту девочку, ожидавшую свою маму к обеду. Мысли роем неслись в голове. Глядя на ее русую головку, я думал: «А что она будет делать, если ее мама не придет к обеду ни сегодня, ни завтра, ни через год?» Я вспомнил, что мне нужно сделать обыск. Но как? Как я мог делать обыск, раскидывать в комнатах вещи в присутствии этого ребенка, ожидавшего мать к обеду? Нет, ни за что!
– Нет, Ольга, я пойду, а ты смотри за обедом, – сказал я, гладя ее мягкие русые волосы.
И в первый раз за всю службу я не выполнил своего долга. Я ушел, не сделав нужного обыска.
Я остановился в одном из узких переулков Урбы у обитой жестью калитки и постучал. Через минуту за дверью