Вначале была любовь. Философско-исторический роман по канве событий Холокоста. Том I
и смыслами выраженного в звуках, и тем вообще, как внятно музыка, причем в откровенной простоте, чуть ли не примитивности тем и средств, способна становиться языком таких сложнейших, глубоких переживаний и мыслей, производить на слушателя впечатление содрогающее, порождать в нем шок. Вот разворачивается шквальный бег звуков, завершающийся мощными, надрывными ударами аккордов – наступает смерть, сдавленным резко дыханием человек понимает, что настало его последнее, давно ожидавшееся мгновение, и ему остается лишь принять это мгновение, войти в то, принять пришедшую страшную судьбу, и только успеть попрощаться – с рано заканчивающейся, трепетно любимой, как сон прошедшей и короткой жизнью, с бывшими в ней чувствами, надеждами, желаниями, с непознанным в ней счастьем, со всем, что так в ней и не смог сделать, не сумел… Этот шквальный бег звуков – словно голос ужаса, в который повергает человека осознание того, что ему неотвратимо предстоит перестать быть. Профессор Войцех Житковски не знает боле совершенного и внятного, убедительного до содрогания и слез выражения этого ужаса перед смертью языком образов музыки. И вот, человек начинает со всем этим прощаться – языком простенького, кажущегося «детским» вальсика, и на какое-то мгновение погружается в чарующие воспоминания об уходящей жизни так упоительно, что забывает – смерть пришла… но волны бегущих и отхлынывающих звуков, удушья и чахотночного кашля, спирающего горла ужаса, возвращают безо всякой жалости понимание – час настал. И он вновь лихорадочно прощается звуками вальсика, словно девочка и мальчик пяти лет, ухватившись ручками, весело и забавно подпрыгивают на паркете танцевальной залы, судорожно хватает воспоминания, отчаянно пытается успеть и вспомнить всё самое важное, но ему не суждено – бездна охватывает и уволакивает его, вцепляющегося в последнее, бег звуков становится безумно быстрым и надрывным, при этом тяжелым и словно прорывающимся страшным усилием сквозь внезапно сдавленные судорогой и ставшими каменными руки и пальцы пианиста – Шопен достигает это тонкостями ритмических, долевых акцентов, становящихся смысловыми, финальный забег клавиш безжалостно показывает наступившую агонию, удары последних аккордов словно сообщают страшно, безжалостно же, горько – всё кончилось, более нет человека. Эта вещь необычайно коротка, хорошее исполнение ее занимает едва ли чуть более минуты, но успевает выплеснуть в мир кажется бесконечность смыслов, самых значимых и трагических чувств, вселенную опыта, жизни и судьбы человека, повергнуть чуткого, понимающего слушателя в шок и холодный пот. Невзирая на кажущуюся структурную простоту тем, это очень сложная, богатая смыслами и оттенками чувств и мыслей вещь, которую тяжело исполнить по-настоящему хорошо. Для этого необходимо и настоящее мастерство, и тонкость, чуткость и глубина философского, внутреннего, а не только музыкального