придут и заберут его, а настоящего ребенка вернут.
– Но никого они не вернут, потому что это не оборотень, – сказала я, когда ко мне вернулось дыхание, пропавшее от ледяной воды. – Это просто больной ребенок, который, скорее всего, не выживет после ночи под открытым небом.
– Не выживет, – согласилась Гейлис. – К утру он умрет. И я молюсь, чтобы было так, что никто нас не заметил.
Я замерла с туфлей в руке.
– Умрет! Гейлис, я иду обратно. Я не могу его там бросить.
И я вновь отправилась в ручей.
Гейлис схватила меня сзади за юбку, отчего я плашмя рухнула на мелководье. Я пыталась встать на колени, поднимая во все стороны брызги и захлебываясь, а она стояла в ручье по колено и вся мокрая смотрела на меня.
– Эй ты, безмозглая английская дурища! Ты ничего не сумеешь сделать! Ты слышишь? Я не могу допустить, чтобы ты рисковала своей и моей, кстати, жизнью, потому что тебе вздумалось следовать идиотскому бреду!
Что-то приговаривая и шмыгая носом, она наклонилась, взяла меня за руки и помогла встать.
– Клэр, – с нажимом сказала она, дергая мои руки. – Послушай. Если ты подойдешь к этому ребенку и он умрет – а он обязательно умрет, уж я-то знаю, насмотрелась на таких, – его родители обвинят тебя. Неужто тебе непонятно, что это опасно? Ты знаешь, как о тебе судачат в деревне?
Я дрожала под порывами холодного ветра, и меня разрывало между явной боязнью Гейлис за меня и мыслями о беззащитном младенце, который медленно умирает в темноте, а в ногах у него лежит букет полевых цветов.
– Нет, – ответила я, откидывая с лица намокшие волосы. – Нет, Гейлис, не могу. Я обещаю вести себя осторожно, но я должна.
Я вырвалась от нее и, спотыкаясь и оступаясь, пошла по воде, по которой уже протянулись зыбкие вечерние тени, к другому берегу.
За моей спиной раздался сдавленный отчаянный крик, а следом – удаляющиеся всплески. Ладно, она хотя бы не станет ставить мне преграды.
Быстро спускалась ночь, и я со всей возможной скоростью продиралась сквозь кустарник и бурьян. Я сомневалась, что смогу выбрать верный холм из нескольких почти одинаковых, если не успею добраться до него в сумерках. Неизвестно, заколдованы ли эти холмы, но бродить в одиночку в темноте мне совершенно не улыбалось. Кроме того, меня серьезно волновало, как я смогу вернуться к замку с больным ребенком в руках.
В конце концов по нескольким молодым лиственницам, росшим у подножия, я опознала нужный холм. Окончательно стемнело, луна не взошла, и я то и дело спотыкалась и падала. Тесно росшие лиственницы шелестели иглами и поскрипывали ветвями под ночным ветром: в этих звуках слышался тихий разговор.
Чертово место, и правда заколдованное, подумала я, двигаясь между тонкими стволами и вслушиваясь в эту загадочную беседу, совершенно не удивлюсь, если из-за следующего дерева выйдет привидение.
Однако удивиться пришлось. Когда из-за дерева появилась темная фигура и схватила меня руками, я чуть с ума не сошла от страха: громко взвизгнула и застыла на месте.
– Боже