месяц зубами скалить,
Как мой добрый лечащий врач.
«Годы в мусорном ведре…»
Годы в мусорном ведре,
Годы мёрзнут на помойках.
Как в бессмысленной игре:
Что ни пьянка, то попойка.
Много крови, много песен
Много пел и танцевал.
Поцелуи, будто плесень.
Что ни яма, то провал.
Ледяные пальцы ветра
Лезут в тёплую кровать.
На последних километрах
Что не вырвано, сломать.
Наплевать на всё на свете
И, тараща в мир глаза,
Я, как буква на газете,:
Что не сказано, сказал.
«Я победил в тараканьих бегах…»
Я победил в тараканьих бегах,
Но эти награды меня не излечат,
У победителей есть только страх
Того, что на финише их покалечат.
А слава приходит только потом,
Но есть ли от славы толк,
Если осыплют лавровым листом
И подадут на стол?
«В этот вечер слишком жарко…»
В этот вечер слишком жарко,
Чтобы снова быть поэтом.
По пустым аллеям парка
Я гуляю до рассвета.
В этот вечер слишком жарко,
Солнца шар багрово-бурый.
Я бы даже стал Петраркой,
Лишь бы ты была Лаурой.
«Скоро всех лояльных судей…»
Неистовому Че
Скоро всех лояльных судей
В тюрьмах голодом уморят.
Кладбище разбитых судеб
Станет городом у моря.
Валуны на водной кромке
Слижет пенною волною
И огонь трескучий, ломкий,
Станет лёгкою золою.
Может быть ещё нескоро
Солнышко светить устанет,
Но свершатся приговоры
Человеческих созданий.
Стать бы вот царём Мидасом —
В золото портачить медь
И, моргая левым глазом,
На верёвочке висеть.
Ракушки
Паспорт как самоцель,
Стакан вчерашней воды.
В автобусе пахнет духами
И мытыми волосами,
И свежими огурцами,
Как пахнет везде, где находишься ты.
Сегодня ночью я шёл Домой
И рядом со мной шёл Ангел.
Его лицо освещалось белым
И саван, будто посыпан мелом.
Он подошёл и спросил несмело,
Не будет ли у меня закурить.
Ветер в твоей голове,
Месяц в твоей постели.
Свобода прилипла как мокрое платье,
Мне душно ломиться в чужие объятья.
Я тих, словно пульс на твоем запястье,
И болен словно рана на теле
Земли.
Притихший лес замёрз,
Он стоит твоих слёз.
И иней покрыл твои бледные губы,
Рызрыв-траву не находят трупы
Любить прекрасное было грубо.
И сколько так можно жить?
Я и мой друг Бродский
Телефонная трель звенит тревожно,
Ломает тело, подняться