мигом словно переродился. Глаза его заблистали видимым удовольствием, он быстро пошёл ему навстречу.
Бельский хотел по обычаю преклонить колено, но Витовт не допустил и горячо обнял ратного товарища.
– Как я рад, что ты приехал, я уже хотел посылать за тобою! – сказал Витовт приветливо.
– Очень счастлив, если когда-нибудь и в чём-нибудь могу ещё понадобиться твоей милости!
– Что за крыжакский язык!? Довольно, будто я не знаю, что Бельский раньше всех явится на мой зов!
Бельский низко поклонился.
– Знаю я тебя, упрямца и заговорника, ты моей Вильни как чумы избегаешь. Зато уже если ты сам приехал – значит, дело есть – говори, всё исполню!
– Дело не моё, государь, а дело отчизны, – серьёзно отвечал Бельский, – иначе бы я и не посмел явиться к твоим светлым очам!
– Отчизны? – переспросил Витовт. – Пойдём в мои покои, там объяснишь.
– А вы, – обратился он к слугам и рабочим, стоявшим в почтительном отдалении, – чтобы в ночь было всё готово! Гостей везти по озеру тихо, с трубачами, дать знать московскому пушкарю Максиму, сделать три выстрела в честь гостей. Пива и мёду не жалеть для прислуги и свиты. Ссоры не заводить – зачинщиков повешу! Ступайте!
Круто повернувшись, Витовт вышел из зала; за ним вслед шёл Бельский. Пройдя несколько покоев, убранных с княжеской роскошью, они вступили наконец в небольшую хоромину с низким потолком и узкими стрельчатыми окнами. Рамы были металлические, со вставленными в них кружками зелёноватого литого стекла. В углу перед большим чёрным крестом с костяным распятием стоял аналой и лежала кожаная подушка[39]. Вдоль противоположной стены виднелась кровать простого дерева, покрытая выделанной медвежьей шкурой, в изголовье лежал мешок из грубой шёлковой материи, набитой свежим душистым сеном. Стена над кроватью была завешана замечательно красивым турецким ковром, подарком Тохтамыша, и на нём была развешана целая коллекция оружия: от луков и самострелов до мечей, сабель, тяжёлых шестопёров и перначей включительно.
Среди комнаты, против окна помещался длинный стол, тоже простого дубового дерева, без резьбы и украшений, но с целой горой свитков, рукописей и переплетённых в кожу фолиантов. Два громадных медных подсвечника, в четыре свечи каждый, стояли на столе. Свечи были из желтого воска и сгоревшие до половины – очевидно, князь занимался и по вечерам. Стены комнаты, пол и потолок были из гладко выстроганных дубовых досок, и затем ни одного украшения, ни одного предмета роскоши не было видно в этой рабочей комнате-спальне одного из могущественных владык Европы.
– Садись и говори, я слушаю! – показывая на табурет около стола, сказал князь и сам сел к столу.
– Хлеба не радуют, государь, по всему трокскому княжеству семян не соберешь, – начал издали своё сообщение Бельский.
– Знаю, я уже распорядился: в Новой Мархии у меня закуплена пшеница, король и брат дал пятьдесят барок, их уже гонят по Нёману[40]
– Вот об этом я и хотел доложить. Немецкие